— Товарищ командир, плотность аккумуляторной батареи снизилась до пятнадцати градусов. А запаса сжатого воздуха осталось только на одно всплытие.
Фельдшер С. К. Андреенков в свою очередь доложил, что в отсеках скопилось много углекислоты.
Прорывать вражеское заграждение, имея разряженную батарею и ничтожный запас сжатого воздуха, необходимого для продувания балласта, — безумие. Если даже и найдем лазейку в сетях, мы все равно не сможем осилить рубеж — не хватит электроэнергии.
Надо искать место, где можно всплыть для зарядки аккумуляторов. Разворачиваемся, чтобы уйти от сети.
— За кормой шум винтов!
И вот уже рвутся глубинные бомбы. Немцы сбрасывают их большими сериями. Грохочет сразу по пять, по восемь взрывов. Все дрожит от них. От удара открылся клапан вентиляции уравнительной цистерны, и она стала заполняться водой. Вода проникает и в шахту батарейной вентиляции. Отяжелевшая лодка проваливается в глубину.
Ильин в сердцах сыплет такими словами, которых мы от нашего инженера никогда еще не слышали. Но распоряжается он быстро и уверенно. Ему удалось привести лодку к нулевой плавучести, — чтобы она висела на одном уровне, не всплывая и не погружаясь, — и тут опять все затряслось от новых взрывов.
Наши отсеки теперь походят на свалку битого стекла, пробковой крошки и самых разнообразных вещей, сорванных со своих мест. Еще одна такая бомбежка, и нам не уцелеть. Но что это? Тихо... Неужели противник потерял нас? Корабли ходят совсем рядом, но бомб не сбрасывают.
Моряки наводят в отсеках порядок, исправляют приборы и механизмы, которые еще можно исправить.
Тихонько трогаемся с места. Один из катеров сейчас же пристраивается нам в хвост. Спешат к нам и другие корабли, окружают кольцом. А бомб не бросают.
— За горло берут, — мрачно говорит Ильин.
— Уж лучше бы бомбили, — отзывается Пенькин, — глядишь, и оторваться сумели бы.
Он прав. Когда вокруг лодки гремят взрывы, корабли противника перестают ее слышать и появляется возможность сбить их со следа. А сейчас от них не отвертеться.
Медленно ползем, то и дело меняя курс. Вражеские корабли словно эскортируют нас, не выпускают из своего кольца. Фашисты догадываются, что электроэнергия у нас на исходе и что людям уже дышать нечем. Зачем же бомбить, когда лодка все равно будет вынуждена всплыть на поверхность?
Прошу Цейшера и Иванова пройти по отсекам, ободрить людей, сказать им, что в центральном посту принимают все меры для спасения корабля.
Прошел еще час. Гидроакустик доложил, что шумы большинства преследовавших нас кораблей перестали прослушиваться. Только два катера-охотника по-прежнему следуют за лодкой.
Производим еще несколько запутанных маневров и ложимся на грунт. Выключаем все механизмы и приборы, за исключением гирокомпаса. Тихо в отсеках. Притихло все и над нами, на поверхности моря. Преследователи и преследуемые затаились.
Всем свободным от вахты приказываю лечь и не двигаться — так человек меньше потребляет кислорода. Уже сорок пятый час не вентилируются отсеки. Шумно и часто дышат люди.
Кислородное голодание каждый переносит по-своему. Один медленно бродит, точно во сне, по отсеку, натыкаясь на приборы и что-то бормоча; другой ворочается на койке и трясется, как в лихорадке; третьи застыли неподвижно то ли в полусне, то ли в обмороке.
Обхожу отсеки. Большинство моряков, повинуясь приказу, лежат. Только глаза широко открыты. Усталые, утомленные, покрасневшие глаза. Много мне говорят эти молчаливые взгляды — о том, что до последнего проблеска сознания матросы будут держаться.
ebooksa