Притом каждый остался уверен, что это я предала их. Они проклинали меня, говорили гадости, пытались кольнуть побольнее. Вместе с ними старались и девчонки, которым те страдальцы нравились. Они специально досаждали мне. Вот так я получала удар за ударом, пока не покрылась шрамами до такой степени, что уже не замечала новых.
Всего-то и надо, что общаться со всеми, не обязательно всегда. Всего-то и надо, что улавливать чужое настроение, поддерживать бессмысленные разговоры и никому не показывать, что у тебя внутри. Чтобы не получать ран, я нарастила панцирь.
Тогда-то я и заскучала.
За маской никто не видел моего настоящего лица.
«Ты всегда такая веселая. Тебе, наверное, все нипочем?» — говорили они.
Точно, я достигла желаемого.
Но еще мне захотелось, чтобы они все исчезли.
Как-то раз после уроков я, улыбаясь, весело трепалась о чем-то с теми, кто прикидывался моими друзьями. И вдруг… без какой-либо причины… оно обрушилось на меня. Все происходящее обрело форму одного-единственного слова.
«Одиночество».
Точно, я была одна.
Одна. Я была одна. Меня окружали люди, но я была одна. Приятное чувство, хотя и немного странное. И слово «одиночество» подходит к нему, как никакое другое.
Вот только это чувство сразу же показало мне зубы: я ощутила, какую оно несет с собой боль.
Я не могла дышать, не могла, не могла, не могла… а когда наконец вздохнула, воздух уколол легкие невидимыми иглами. Он как будто ощетинился и пытался меня разодрать, разорвать. Перед глазами потемнело… что это? Смерть? Но довольно быстро зрение ко мне вернулось, значит я все еще жива. Что делать? Не знаю, не знаю! Помогите! На помощь!
«Что случилось? — спросил кто-то. Наверное, заметил, как я переменилась в лице. — Ты так улыбаешься… Тебя что-то обрадовало?»
А?
Я улыбаюсь?..
Не понимаю.
Я дотронулась до щек. Да, так и есть — уголки рта приподняты.
«И правда, ты всегда такая веселая. Тебе, наверное, все нипочем?»
— О, ну точно, — рассмеялась я в ответ, сама не поняла почему.