Венера Прайм,

22
18
20
22
24
26
28
30

«Она еще ребенок. Когда она осознает истину, она все поймет.»

«Сопротивляться нам – значит сопротивляться знанию».

Колесо вращалось, голоса переходили в вой:

«Линда, Линда…»

Из темноты, из центра вращения глаза смотрели, руки тянулись, рты звали:

«Линда, Линда…».

Она билась и отбивалась, но была погружена в какую‑то вязкую невидимую жидкость, какую‑то эфирную жижу, которая делала ее самые сильные усилия слабыми, а самые быстрые движения медленными:

«Линда, Линда…».

Она почувствовала что проигрывает борьбу, идет ко дну и закричала.

Ее разбудил звук собственного крика.

Она обнаружила, что лежит обнаженная на кровати, в жаркой темноте. Какой‑то голый  мужик навалился поперек нее, схватив за руки. Она брыкалась, извивалась и снова кричала.

– Линда, проснись. Пожалуйста, проснись. Это всего лишь сон. Это всего лишь сон. – Его слова вонзались в нее и наконец проникли в сознание. Она обмякла и замолчала. – Узнала его.

И через мгновение она вспомнила, где находится, – на комическом корабле и поскольку она ощущает свой вес, то корабль все еще идет с ускорением.

– С тобой все в порядке?

– Да, – хрипло прошептала она.

Он отпустил ее запястья, приподнялся и присел рядом на кровать:

– Линда, скажи…

– Не называй меня Линдой. – Ее голос был пустым, лишенным силы и эмоций. – Линда умерла.

В его ответном молчании чувствовалось, что он с этим не согласен. – Для него Линда жива.

Женщина вглядывалась в лицо мужчины, видя его лучше, чем он ее. Для него, в темноте, она была непосредственной реконструкцией памяти, знакомой формой, теплым запахом, сладким ощущением рук. Но для нее слабого красного огонька комлинка на стене каюты было достаточно, чтобы видеть его гладкую мускулистую кожу, отсвечивающую слабым румяным сиянием. Она увидела, как его глаза блеснули в ночи. Его запах был похож на пряный хлеб, густой, успокаивающий – и возбуждающий. Она согрелась и вспомнила все окончательно.