Черная Мария

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нет! Не может быть! — Он ударил кулаком по приборной панели. — К черту! Так не бывает!!!

Он продолжал бы снижать скорость, если бы не взглянул на Софи. Согнувшись пополам, она пыталась что-то сказать. Из широко распахнутого рта капала слюна, лицо стало бордово-красным, глаза плотно зажмурены, все тело содрогалось в конвульсиях...

— Провались все к черту! — завопил Лукас и вдавил в пол педаль газа. Двигатель взревел, и грузовик стал вновь набирать скорость.

Вот оно, исцеление!

По мере того как грузовик набирал скорость, Лукасу становилось заметно легче. Руки и ноги перестали неметь и дрожать, желудок успокоился, пот на шее и на лбу постепенно высох, сознание прояснилось, вернулась острота зрения.

По рации снова донеслось:

— Мистер Хайд, вы слышите меня?

Лукас взглянул на Софи. Все с таким же багровым лицом, покрасневшими глазами, полными слез, она полулежала, откинувшись на спинку сиденья, и глубоко дышала, пытаясь прийти в себя.

Лукас прибавил "скорость до шестидесяти пяти миль в час. Взглянув в боковое зеркало, он увидел, что старенький школьный автобус упрямо держится за ними, изо всех сил стараясь не отставать. Лукас вновь вернулся к управлению. Ровное гудение мощного двигателя действовало на него словно транквилизатор, вселяя в душу облегчение и покой.

— Боже всемогущий... — пробормотал Лукас, качая головой.

По рации снова донеслось:

— Мистер Хайд? У вас там все в порядке?

— Да... просто... небольшой эксперимент...

— Что там у вас случилось?

Прежде чем ответить, Лукас повернулся к Софи. Закусив губу, она глядела на него в ожидании окончательного решения. Лукас почувствовал, как внутри него поднимается волна ледяного ужаса. Всю жизнь он руководствовался законом джунглей, пробиваясь силой разума и воли к самостоятельности, независимости. Именно благодаря быстроте реакции и умению безошибочно предвидеть возможные последствия того или иного шага он сумел завести свое собственное дело и вполне сносно зарабатывать на жизнь. Даже сталкиваясь с бесчисленными проявлениями расизма, он научился быть выше этого, понимая, что основа расизма — невежество.

Прагматическая жилка помогала ему выжить в этом жестоком мире.

Но теперь, в момент обжигающей боли и глубокого смятения, в мир снова вернулась мистика, и Лукас оказался совершенно беспомощным. Его сердце до сих пор отчаянно колотилось, в ушах по-прежнему звенело.

Взяв в руки микрофон, он едва слышно произнес:

— Флако, вы слышите меня? Мистер Фигероа?

— Я слышу вас, мистер Хайд, — ответил старик.