– Простите, что все так вышло, – сказал Джонни. – Знаю, со стороны я смахивал на сумасшедшего.
– Есть немного, – сказала Шелли. – Чего греха таить. Хотя приятно видеть ребят здесь. Я довольна.
Где-то громыхнуло. Джонни обернулся к окну. Шелли украдкой улыбнулась. Роджер ушел искать доску для крибиджа.
– Разве это гроза? – заметила она, – Погремит и перестанет.
– Да, конечно, – отозвался Джонни.
Она закончила письмо изящным росчерком, сложила его, запечатала, надписала адрес, наклеила марку.
– Вы правда что-то почувствовали, Джонни?
– Да.
– Наверное, общая слабость, – сказала она. – От неправильного питания. Вон вы какой худой. Может, оттого и галлюцинации, а?
– Нет, не думаю.
Опять заворочался гром где-то в отдалении.
– Я рада, когда Чак дома. Не верю я в астрологию, в хиромантию, в ясновидение и все такое, но… я рада, когда он дома. Один он у нас, малыш… Вы, конечно, сейчас думаете: ничего себе малыш, но я-то его помню в коротких штанишках, на детской карусели в городском парке. Прекрасно помню. И как приятно быть с ним рядом, когда он… прощается с детством.
– Вы так о нем говорите… – начал Джонни и вдруг испугался, чувствуя, как подступает комок к горлу. Похоже, что за последние шесть – восемь месяцев он разучился держать себя в руках.
– Вы столько сделали для Чака. Я имею в виду не только чтение. Вообще.
– Я полюбил его.
– Да, – тихо сказала она. – Я знаю.
Вернулся Роджер с доской для крибиджа и транзистором, настроенным на программу классической музыки с горы Вашингтон.
– У них там Элтон Джон, «Аэросмиты», «Фогхеты» и так далее, – сказал он, – а это небольшое противоядие. Ну что, Джонни, по доллару за партию.
– Не возражаю.
Роджер сел, потирая руки.