Мёртвая зона

– Что-нибудь еще? – спросил Джонни.

– Нет… не сейчас. Вам, должно быть, не терпится увидеть ваших. Я пришлю их.

Он ждал и нервничал. Вторая койка была пуста; ракового больного убрали, когда Джонни спал после укола.

Открылась дверь. Вошли мать с отцом. Джонни пережил шок и тут же почувствовал облегчение; шок, потому что они действительно постарели; облегчение, потому что не намного. А если они не так уж изменились, вероятно, то же самое можно сказать и о нем.

Но что-то все-таки в нем изменилось, изменилось бесповоротно – и эта перемена могла быть роковой.

Едва он успел так подумать, как его обвили руки матери, запах ее фиалковых духов ударил в нос, она шептала:

– Слава богу, Джонни, слава богу, что ты очнулся, слава богу.

Он тоже крепко обнял ее, но в руках еще не было силы, они тут же упали – и вдруг за несколько секунд он понял, что́ она чувствует, что́ думает и что́ с ней случится. Потом это ощущение исчезло, растворилось, подобно темному коридору, который ему привиделся. Когда же Вера разомкнула объятия, чтобы взглянуть на Джонни, безудержная радость в ее глазах сменилась глубокой озабоченностью. Он непроизвольно произнес:

– Мам, ты принимай то лекарство. Так будет лучше.

Глаза матери округлились, она облизнула губы – Герберт был уже около нее, он еле сдерживал слезы. Отец похудел – не настолько, насколько поправилась Вера, но все же заметно. Волосы у него поредели, однако лицо осталось таким же – домашним, простым, дорогим. Он вытащил из заднего кармана большой цветной платок и вытер глаза. Затем протянул руку.

– Привет, сынок, – сказал он. – Я рад, что ты опять с нами.

Джонни пожал ее как можно крепче; его бледные и безжизненные пальцы утонули в широкой руке отца. Джонни смотрел по очереди на родных – сначала на мать, одетую в просторный темно-синий брючный костюм, потом на отца, приехавшего в поистине отвратительном клетчатом пиджаке, который подошел бы скорее продавцу пылесосов в Канзасе, – и залился слезами.

– Извините, – сказал он. – Извините, это просто…

– Поплачь, – сказала Вера, садясь на кровать рядом с ним. Лицо ее дышало спокойствием, сияло чистотой. Сейчас в нем было больше материнского, чем безумного. – Поплачь, иногда это лучше всего.

И Джонни плакал.

Герберт сообщил, что тетушка Жермена умерла. Вера рассказала, что наконец-то есть деньги на молельный дом в Паунале и месяц назад, как только оттаяла земля, началось строительство. Герберт добавил, что предложил было свои услуги, но понял – честная работа заказчикам не по карману.

– Просто ты неудачник, – сказала Вера.

Они помолчали, потом Вера заговорила вновь:

– Надеюсь, ты понимаешь, Джонни, что твое выздоровление – божье чудо. Доктора отчаялись. У Матфея в главе девятой сказано…

– Вера, – предостерегающе произнес Герберт.