Монстр

альбом. При погашенном свете она превратилась в силуэт, ничего больше. Джек чувствовал облегчение от того, что уводит Венди прочь. По мере того, как они приближались к лестнице, страсть становилась все менее наигранной, все более настоящей.

- Не исключено, - ответила она. - Вот сделаем тебе сандвич... Ой-ой-ой! - Она, хихикая, увернулась от него. - Щекотно!

- Разве ж так Джек Торранс хотел бы щекотать вас, мадам...

- Отвали, Джек. Как насчет ветчины с сыром... для начала?

Они вместе поднялись по лестнице и Джек больше не оглядывался. Но ему вспомнились слова Уотсона:

В каждом крупном отеле имеется свое привидение. Почему? Черт, люди приезжают и уезжают...

Тут, захлопнув за ними дверь подвала, Венди заперла эту мысль в темноте.

19. ПЕРЕД ДВЕСТИ СЕМНАДЦАТЫМ

Дэнни вспоминал слова другого человека, отработавшего сезон в "Оверлуке":

"Она говорила, будто увидела в одном из номеров что-то такое... в том номере, где случилась нехорошая вещь. Это номер 217, и я хочу, чтобы ты пообещал мне не заходить в него, Дэнни!... Обходи его стороной..."

Дверь оказалась самой обычной и ничем не отличалась от любой другой на первых двух этажах отеля. Покрашенная в тёмно-серый цвет, она располагалась в середине коридорчика, под острым углом соединяющегося с главным холлом третьего этажа. Цифры на двери выглядели точно также, как номера квартир в их боулдерском доме. Двойка, единица и семерка.

Большая сосновая доска. Прямо под цифрами - крошечный стеклянный кружочек, глазок. Дэнни несколько раз пытался заглядывать в такие. Изнутри видишь большой кусок коридора. Снаружи, хоть мозоль на глазу набей, ничего не увидишь.

Грязное жульничество.

(Зачем ты здесь?)

Прогулявшись за "Оверлуком", они с мамой вернулись и она приготовила его любимый ленч - сандвич с сыром и "болоньей" плюс бобовый суп Кемпбелла. Они ели на кухне у Дика и болтали. Из включенного приемника доносилась слабая музыка и потрескивание; музыку передавала станция в ЭстесПарк. Кухня была любимым местом Дэнни в отеле. Он считал,

что мама с папой, должно быть, чувствут то же - ведь три дня они пытались обедать в столовой, а потом, по общему согласию, расставили стулья вокруг разделочной доски Дика Холлоранна величиной с их стовингтонский обеденный стол, и стали есть на кухне. Столовая слишком подавляла. Даже если горел свет, а из кассетника в конторе лилась музыка. Ты все равно оставался одним из троих за столом, который окружали дюжины других столиков, пустых, укрытых от пыли прозрачными пластиковыми скатертями. Мама сказала, что это все равно, что обедать в середке романа Гораса Уолпола, а папа рассмеялся и согласился. Дэнни понятия не имел, кто такой Горас Уолпол, зато прекрасно знал, что стоило им начать есть на кухне, мамина стряпня стала вкуснее. Он не переставал обнаруживать повсюду мельчайшие отпечатки личности Дика Холлоранна и они, как теплые прикосновения, придавали ему бодрость.

Мама съела полсандвича, а суп не стала. Она сказала, что, раз и фольксваген, и тутошний грузовичок на стоянке, Дэнни придется погулять одному. Она сказала, что устала. Если Дэнни считает, что сумеет скоротать время и не попасть в беду, она, может быть, на часок приляжет. Дэнни с набитым сыром ртом заверил её, что со своей точки зрения - сумеет.

- Почему ты не ходишь на детскую площадку? - спросила мама. - Я думала, она тебе до смерти понравится, тут и песочница для твоих машинок, и все прочее...

Он сглотнул, и еда сухим, твердым комком прокатилась по горлу вниз.

- Может, ещё понравится, - сказал он, поворачиваясь к радио и крутя ручку.