Монстр

Вернулся вопрос: почему первым делом он позвонил Уллману? Лодердэйлский номер "Серф-Сэнда" имелся в маленькой телефонной книжке, лежавшей в конторе возле телефона - с номерами водопроводчиков, стекольщиков, электриков и прочих. Джек переписал его на спичечный коробок после того, как поднялся утром - мысль позвонить Уллману пышно цвела и сняла. Однажды, когда он ещё пил, Венди обвинила его в том, что, стремясь к самоуничтожению, Джек не обладает тем нравственным стержнем, который вынес бы полностью расцветшее желание умереть. Отчего и создает ситуации, в которых это могли бы сделать другие, каждый раз отрывая кусок от себя и от семьи. Вдруг это правда? Не опасался ли Джек в глубине души, что "Оверлук" - как раз то, что требовалось, чтобы закончить пьесу, собрать все свое дерьмо и соединить?

Может, он пытается остановить сам себя? Господи, пожалуйста, не надо, не попусти. Пожалуйста.

Он прикрыл глаза, и на темном экране изнанки век немедленно появилась картинка: рука, просунувшаяся сквозь дырку в черепице, чтоб вытащить гнилые болты, внезапный, похожий на укол иголкой, укус; собственный судорожный испуганный крик, разнесшийся в неподвижном равнодушном воздухе: ах, ты, б... проклятая, сука!

Картинка сменилась другой, двухлетней давности: он, пьяный, спотыкаясь, в три часа утра входит в дом. Налетев на стол, растягивается во весь рост на полу, изрыгая проклятия, и будит спящую на диване Венди... Венди включает свет, видит его измятую, перепачканную одежду (драка на стоянке, которая, как смутно припоминает Джек, случилась несколько часов назад прямо на границе Нью-Хэмпшира) и засохшую под носом кровь. Моргая, как крот на солнышке, Джек тоже смотрит на жену, а Венди невыразительным голосом говорит: СУКИН СЫН, ТЫ РАЗБУДИЛ ДЭННИ. ЕСЛИ ТЕБЕ НАПЛЕ

ВАТЬ НА СЕБЯ, НЕЛЬЗЯ ЛИ НЕМНОГО ПОДУМАТЬ О

НАС? ОХ, ДА ЧТО С ТОБОЙ ГОВОРИТЬ...

От телефонного звонка Джек вздрогнул. Он схватил трубку, нелогично уверенный, что это либо Уллман, либо Эл Шокли.

- Ну? - рявкнул он.

- Сэр, вы говорили дольше, чем собирались. Три доллара пятьдесят центов.

- Мне придется сходить за мелочью, - сказал он. - Погодите минутку.

Он положил трубку на полочку, опустил оставшиеся шесть четвертаков и отправился к кассиру менять деньги. Все это Джек делал машинально, мысли, как белка в колесе, мчались по замкнутому кругу.

Зачем он позвонил Уллману?

Потому что Уллман поставил его когда-то в неловкое положение? Такое с Джеком случалось и раньше, и делали это настоящие мастера - конечно. Великим Маэстро оставался он сам. Просто, чтобы нагавкать на мужика, обнаружить его лицемерие? Джек не считал себя таким мелочным. Рассудок пытался уцепиться за альбом, как за важную причину, но дело было не в альбоме. Шансов, что Уллман знает владельца, было не больше двух на тысячу. Когда Джек поступал на работу, Уллман отнесся к подвалу, как к чужой, вдобавок до отвращения неразвитой, стране. Если Джеку действительно хотелось выяснить, кто хозяин альбома, надо было позвонить Уотсону - его зимний телефон тоже был в конторской записной книжке. С Уотсоном тоже нельзя было знать наверняка, но с Уллманом - и того меньше.

Рассказать ему о замысле написать книгу - ещё одна глупость. Исключительная глупость. Мало того, что Джек поставил под угрозу свою работу, он, возможно, перекрыл и широкие информационные каналы - стоит только Уллману начать обзванивать людей, предупреждая: остерегайтесь человека из Новой Англии, который расспрашивает про отель "Оверлук".

Можно было провести расследование потихоньку, отправляя вежливые письма, может быть, даже организовав весной несколько интервью... а потом, находясь в безопасном отдалении, когда книга выйдет, посмеяться украдкой над яростью Уллмана... "Автор-В-Маске-Бьет-Снова". Вместо этого он устроил совершенно бессмысленный звонок, сорвался, сцепился с Уллманом и разбудил все присущие управляющему отелем склонности быть маленьким Цезарем. Зачем? Если это не попытка устроить так, чтобы его вышвырнули с неплохой работы, то что же это?

Опустив в автомат остаток денег, Джек повесил трубку.

Разумеется, будь он пьян, подобная бессмыслица не удивляла бы. Но он был трезвым - трезвым, как покойник.

Выходя из аптеки, он, кривясь, но наслаждаясь горьким вкусом, сжевал ещё один экседрин.

На тротуаре он встретил Венди и Дэнни.

- Эй, а мы как раз за тобой, - сказала Венди. - Знаешь, снег пошел.