Окрась это в черное

Когда он снова открыл глаза, было темно.

Он хмыкнул и резко выпрямился на стуле, сбив на пол полупустую бутылку. Она разлетелась, обрызгав босые ноги жидким золотом. Цвет текилы напомнил глаза Лит. И кокон.

Да, кокон. Пора посмотреть, что там с ним.

Палмер вскочил и повернулся к двери в патио. Он всегда по ночам проверял кокон. Днем это не казалось необходимым, а ночью – ночью другое дело. По ночам всякое бывает. И надо признать, после заката кокон был очень красив. Пронизывающее его жутковатое сияние становилось сильнее, будто кусок янтаря поднесли к фонарику. Иногда в коконе что-то двигалось – словно кто-то там плавает.

Палмер открыл дверь и вышел в патио, ожидая увидеть медовое сияние. Но было темно. Потом он заметил, что стража тоже нигде не видно.

– Фидо?

Палмер настороженно шагнул вперед, оглядываясь в поисках массивной фигуры серафима. Он куда-то перенес кокон Лит? Туда, где безопаснее? Но тут глаза привыкли к темноте, и Палмер увидел, что на камнях дворика что-то лежит.

Сначала ему показалось, что это сдутый аэростат, вроде тех, что используют метеорологи. Он лежал сплющенный и сиротливый, как выброшенный бурей на берег осьминог. Подойдя ближе, Палмер увидел еле заметное желтоватое свечение. Он опустился на колени и потрогал опустевшую куколку. На ощупь – что-то среднее между сброшенной змеиной кожей и мокрым одеялом.

У Палмера голова пошла кругом.

– Лит? Лит, где ты, милая?

Он с трудом поднялся на ноги, стараясь не упасть в обморок. В крови схватились за господство адреналин с текилой, но Палмер так набрался, что быстро протрезветь не мог.

– Лит?

Сверху пролился свет, будто кто-то включил миниатюрное солнце. Палмер сжался и закрыл глаза рукой. Первая мысль – что над домом кружит вертолет, освещая его прожектором, как бывает в Лос-Анджелесе. Потом до него дошло, что шум, который он принял за звук лопастей, – это его собственный пульс, стучащий в висках. И тогда свет заговорил.

(Папа.)

Свет уменьшил мощность, стал ровным сиянием, и Палмер увидел то, что было в его середине. Молодую женщину – не старше шестнадцати или семнадцати лет. Волосы такие длинные, что можно было бы сплести веревку, и они плыли в воздухе, как мантия или крылья. Смуглая кожа, золотые, без зрачков и радужек, глаза. Полная грудь, широкие бедра, и глаза Палмера сами остановились на треугольнике внизу живота. Она была красива, она была женщина. Она была всеми женщинами сразу. Непрошеная тяжесть зашевелилась в паху и затвердела при виде этой прекрасной обнаженной женщины, повисшей над ним видением Венеры. Или Мадонны.

– Л-лит?

Сияющая женщина улыбнулась и заговорила, не шевеля губами. Голос ее был гладок, как бархат, и успокаивал, как прохладная рука на горячечный лоб.

(Мое детство кончилось. Пора мне приниматься за работу. Я очень тебе обязана за то, что ты оберегал меня, что любил меня и относился как к своему ребенку, за то, что ты показал мне, что значит быть человеком. Я у тебя в долгу, и вот почему я сделаю тебя Первым.)

–Первым? Первым кем?

(Отцом будущей расы.)