– Растяжка.
– Да. Они привязали его к растяжке, и после этого я его больше не видела.
– Но когда вы его хоронили, он перестал ходить?
Она кивнула.
– Гроб был открытым? Вы его видели?
Дженет глубоко вздохнула.
– Мы его кремировали, чтобы... чтобы он не вернулся. Мы захоронили пепел.
– Вы уверены, что это был его пепел? – чуть настойчивее продолжал Майлс. – То есть вы действительно видели тело после аутопсии?
– Не знаю, – покачала она головой. – Мне сказали... мне сказали, что нам лучше его не видеть. Что от него мало что осталось узнаваемого.
– Кто предложил кремацию? Это была ваша идея?
– Нет, – призналась женщина. – Это предложили в морге. Впрочем, в данных обстоятельствах мне показалось это здравой идеей. Мне уже тогда стали сниться кошмары, как дядя вылезает из могилы и идет ко мне через весь город. Кремация должна была исключить такую возможность. – Она посмотрела Майлсу в глаза. – Вы считаете, что он ушел, как ваш отец, а мне подсунули чье-то чужое тело?
– Не исключено, – пожал плечами Майлс. – Я не говорю, что именно так и произошло, но я чувствовал бы себя более уверенно, если бы вы действительно видели тело дяди и убедились, что оно перестало двигаться.
Повисла неловкая пауза. Дженет встала.
– Мне нужно еще выпить. Вам принести что-нибудь?
– Может, воды, – согласился Майлс.
Через несколько минут она вернулась, держа в одной руке высокий стакан с водой, в другой – свой, опять полный до краев.
– Знаете, – заговорила она, протягивая ему воду, – мне не дает покоя одна мысль. Постоянно крутится в голове.
– Что именно?
– Его последние слова. Или последние слова, которые он сказал мне. Я кормила его ужином. В это время он уже почти не мог говорить, от голоса остался один шепот, мне приходилось наклоняться к нему. И после этого, примерно через час, как я провела с ним его вечерний туалет, он начал ходить. И с тех пор не произнес ни слова.
– Что он вам сказал?