Идущие

Внезапно он понял, почему в доме стоит тишина. Отец умер.

– Отец! – Он бросил пакет на кофейный столик и с бешено заколотившимся сердцем ринулся в глубину дома.

Пробежав гостиную, он выскочил в холл. Дверь отцовской комнаты оказалась забаррикадирована большой кадкой с комнатным деревом; для укрепления баррикады к ней были придвинуты небольшой диванчик и кресло, стоявшие обычно в дальней спальне. Хотя это не имело никакого смысла, но он пытался лихорадочно сообразить, для чего это было сделано.

Из комнаты доносились звуки шагов. В мертвенной тишине дома они казались неестественно громкими.

– Отец!

Никакого ответа. Только стук каблуков по паркетному полу.

Майлс сдвинул диван в сторону, отшвырнул кресло, отставил от двери кадушку. Между ножками кадки валялись бумажное полотенце, бутылка и шприц. Брошенное отцовское лекарство.

– Отец! – Майлс рывком распахнул дверь.

Отец, голый, лишь в ковбойских ботинках, шагал по периметру комнаты. Ночной столик валялся на боку, равно как и кресло. Кровать и комод оказались сдвинуты со своих мест у стены и стояли под странными углами посреди скомканных простыней, образуя своего рода проход вдоль стены, по которому и шагал отец. Майлс обратил внимание на кровавые ссадины у отца на бедрах и на животе – очевидно, полученные, когда он ударялся о кровать и комод, сдвигая их не осознанно, а просто многократным упорным повторением одних и тех же движений.

– Отец! – еще раз воскликнул Майлс.

Но при этом не сделал вперед ни шагу. Что-то в этой сцене насторожило его. Он видел, что отец ходит с закрытыми глазами. Одутловатая старческая кожа была какого-то синюшного оттенка.

Боб прошел между комодом и стеной, к нему, мимо него. С близкого расстояния Майлс обратил внимание на полное отсутствие какого-либо выражения на отцовском лице, полное отсутствие каких-либо признаков жизни.

Его отец был мертв.

Он сознавал это, чувствовал, понимал, но Боб продолжал ходить, продолжал описывать круги вдоль стен. Майлс не понимал, что происходит, почему и что ему делать. Прямо сцена из «Сумеречной зоны». Он продолжал стоять в полном ошеломлении. Казалось, он должен был бы испытывать страх, но страха на самом деле не было, и когда отец в очередной раз проходил мимо, Майлс обнял его обеими руками и прижал к себе. Отцовская кожа на ощупь была холодной, рыхловатой, резиновой. Майлс изо всех сил старался удержать его на месте, но отец после смерти оказался гораздо сильнее, чем был при жизни, и всего лишь после секундной задержки он разорвал сыновьи объятия и продолжил свой безостановочный путь по периметру комнаты.

– Стой! – воскликнул Майлс, но Боб никак не дал понять, что слышит.

Мертвые не слышат, подумал Майлс.

Он выскочил из комнаты в холл. Одра, конечно же, уже сообщила о происшествии, и «скорая помощь», безусловно, находится в пути, но тем не менее набрал 911. От дежурного по «скорой» его немедленно перенаправили к диспетчеру полицейских сил. Прежде чем тот успел произнести хоть слово, Майлс зачастил в трубку:

– Меня зовут Майлс Хьюрдин. Лос-Анджелес, Монтеррей-стрит, 1264. У меня умер отец. Я только что вернулся домой и обнаружил. У него был инсульт, после которого он не мог двигаться, но сейчас он ходит по спальне и мне нужно, чтобы кто-нибудь приехал и занялся им. – Выпаливая текст, он уже осознал, какой полнейшей нелепостью это может показаться человеку на другом конце провода, понял, что надо было бы опустить последнюю часть, дождаться приезда медицинской бригады, которая сама бы все увидела на месте, но, видимо, он все-таки испытал слишком большое потрясение и чувствовал непреодолимую потребность поделиться с кем-нибудь этой информацией, объяснить, что происходит.

Он хотел, чтобы это еще кому-нибудь стало известно. А кроме того, полиции нужно решить, что делать с отцом – везти его в больницу или в морг.

– У вашего отца инсульт? – недоуменно переспросил диспетчер.