В шесть часов вечера в палату номер триста тринадцать больницы, что на Ново-Вокзальной улице, вошел человек лет этак сорока. В четырехместной палате было вполне уютно, если не считать решеток на окнах. Две кровати у двери оказались не заняты. На той, что находилась справа, спал маленький старичок, а на той, что— слева, лежал с открытыми глазами обросший щетиной сорокалетний мужчина. Он посмотрел на вошедшего равнодушным взглядом.
—Вы— Николай Андреевич Семечкин?— задал свой первый вопрос вошедший.
Взгляд Семечкина (а это был именно он) оживился, но не на много.
—Я,— несколько равнодушно отвечал он.
Незнакомец взял табурет, стоявший у стены, и поставив его поближе к Николаю, сел. Потом он порылся во внутреннем кармане собственной куртки и достал сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, показал Семечкину со словами:
—Ваше?
Семечкин приподнялся и сел на кровати, оперевшись спиной о подушку и вытянув ноги.
—Мое,— так же равнодушно сказал он, даже не смотря на листок.
Незнакомец спрятал лист обратно и вновь спросил:
—Всё это правда?
—Зачем вы пришли?— вместо ответа сказал Семечкин.
—Разобраться,— был ответ. Незнакомец решил представиться. Он вынул документ и раскрыл перед Николаем Андреевичем.
—Майор Сидоренко,— сказал Николай.— Вы были у меня на квартире?
—Да, были, но ничего не нашли. Пыльно и пусто. Всё на месте.— Ответил майор Сидоренко.— А где ваша жена?
—Не знаю. Меня отсюда не выпускают. Считают сумасшедшим. Почему вы вообще здесь?
Сидоренко ответил:
—Не только вы написали заявление, но еще и Прасковья Федоровна Шмакова. Ваши заявления очень похожи. И еще скажу вам одно: недавно убили бородатого, Козлова. Отсекли ему голову. Вот это-то нас и заинтересовало.
Взгляд Семечкина немного просветлел. Он потер руки и произнес язвительно:
—Зашевелилась наша самарская милиция, когда главного негодяя убили.
—Я не из Самары,— сказал следователь,— из Москвы. И вы нам нужны для дачи показаний. Мы обещаем, что вы скоро отправитесь домой, но прежде побеседуете с нами в отделении.