—Слушай, братец,— сказал Свинцов,— мое терпение может и лопнуть. Меня замучили твои идиоты. Я бы с тобой был не против словечком перекинуться с глазу на глаз.
—Где? Когда?— спросил граф.
—Ну-с, сегодня не получится; что-то я устал от всех этих воскрешений, даже подергивания начались, завтра— тоже, а там— выходные. Мне надобно будет за границу съездить. В общем— в понедельник, в полночь, на Кировской площади.
—Хорошо.
—Да, вот еще что. Можете не опасаться милиции. Я сегодня пошуровал в ихних архивах. Портретики и все копии уничтожил. И меня не опасайтесь. До понедельника я против вас не приму никаких действий. Пока.
В трубке загудел отбой. Леонард положил ее на рычаги.
—Я ничего не понимаю,— произнес он.— Осиел оставляет нас в покое до понедельника.
—А я всё прекрасно понимаю,— гаркнул попугай с канделябра,— Вельда своим пистолетом явно повредила ему левое полушарие, оттого он и помутился рассудком.— Потом Цезарь произвел звук, имитируя шмыганье носом, и произнес плаксиво: —Бедняжка.
Виконт молча плеснул себе из бутылки в бокал, опустошил его и сел на стул, Серебряков же решил повторить свой отказ:
—Так значит мне незачем ездить?
—Надобность в этом отпала,— ответил граф.— Мне трудно понять Осиела.
—А может он соврал,— предположил Виталий.
—Нет,— ответила Вельда,— врать он не может.
Граф отхлебнул остывший свой кофе, затянулся сигарой.
—К великому счастью, врать он просто не имеет права, в отличие от человека. Иди сын, отдыхай. Ты уже какую ночь спокойно не спал.
—И что, отец, мы так и будем сидеть; сложа руки? Может нанесем ему неожиданный визит?
—Не хочу,— сказал граф,— да и сомневаюсь я, что наш визит будет для него неожиданным. Нам тоже следует отдохнуть.
—Вельда, согрей кофе,— попросил де ла Вурд,— этот совсем остыл.
Вельда ушла на кухню.
Виталий сказал, тяжело вздохнув: