Омен. Армагеддон 2000

22
18
20
22
24
26
28
30

Филипп не сводил взгляда с ее желтых глаз. Вот собака отскочила и тут же с новой силой кинулась на стену. Филипп услышал клацанье зубов. Еле удерживаясь на стене, Бреннан находился в шатком равновесии. Он чувствовал себя, как на борту раскачивающегося судна и испытывал непреодолимое желание броситься зверю прямо в пасть. Что-то подобное ощущаешь, когда смотришь в морскую пучину и вдруг, забыв обо всем на свете, понимаешь, что тебя, как магнит, притягивает эта бездна.

Бреннан оторвал взгляд от собаки и зажмурил глаза. Но сразу возникло видение распятого младенца. Филипп затряс головой, пытаясь отогнать это видение, и тут же в нос ударил невыносимо жуткий запах, исходящий от чудовища. То самое зловоние, что преследовало Бреннана в его кошмарных галлюцинациях.

Филипп с такой силой сжал рукоятку оружия, что фигурка Христа врезалась в его ладонь. Боль привела Филиппа в чувство, вернув к действительности. Галлюцинация с младенцем оставила его. Пес внизу замер на месте, не сводя с Бреннана желтых глаз. Как будто удивление было написано на собачьей морде. Чудовище словно раздумывало, что ему делать дальше…

А Бреннан тем временем неторопливо спустился с другой стороны стены и, подхватив кошель с кинжалами, услышал чудовищный вой. Это был отчаянный вой зверя, упустившего добычу.

Глава 17

Питер Стивенсон наблюдал из окна за подкатывающими к зданию лимузинами. Репортеры тут же плотным кольцом окружали людей, выходивших из этих автомобилей. Щелкали вспышки и затворы фотоаппаратов. Питер Стивенсон был вполне доволен собой. Что бы там ни произошло после этого совещания, имя его — Стивенсона — уже вписано в историю. Потому что благодаря исключительно его усилиям эта встреча состоится. Израильтяне должны будут — хотя бы на глазах у публики — за руку здороваться и с сирийцами, и с ливанцами, которые являлись связующим звеном с Палестинским Фронтом Освобождения. Компромисс, наконец, был достигнут, и в течение ближайшего часа ожидается подписание исторического коммюнике.

До сих пор все шло, как надо. Стивенсон закрыл глаза и принялся фантазировать: да, а вот если бы ему удалось перетащить на свою сторону представителей еще и ПФО, то тогда… Нет, это он, пожалуй, хватил через край. А ведь уже и по результатам нынешних переговоров можно представить себе броские заголовки в газетах. Это будет самый веский вклад в дело мира и стабильности с тех самых пор, как Садат ступил на землю Израиля. Правда, изначально Стивенсон рассчитывал на еще большую удачу.

Он даже в мыслях боялся представить, что может произойти, если сейчас где-нибудь случится сбой. Каждая арабская страна обладала ядерным запасом: и Ливия, и Сирия, и Ливан. Стало быть, любая из этих стран в пику другой может развязать новый Холокост?

Однако, что может сейчас вдруг сорваться, спросил он сам себя? Соглашения подписаны, и то, что должно состояться нынче — так это уже для публики.

Стивенсон снова выглянул в окно и увидел, как к зданию приближаются автомобили представителей Израиля. Репортеры у подъезда как по команде засуетились. Вдоль дороги выстроились многочисленные зеваки, глазеющие на красочное зрелище. Впервые за последние месяцы в толпе не было видно ни лозунгов, ни транспарантов. Люди просто наблюдали «исторический момент», чтобы впоследствии рассказывать своим детям и внукам о том, что они-де лицезрели особ, сохранивших мир на планете. А демонстрантов потрясла трагедия на Трафальгарской площади. Они лишились тогда своего лидера и до сих пор скорбели по нему.

Стивенсон вздохнул и отошел от окна. Глянув в зеркало, он одернул костюм и направился к лестнице встречать гостей. Через час весь мир заговорит только о нем. Стивенсон — борец за подлинный мир на планете добился желаемого…

В целях безопасности Филиппу Бреннану и госсекретарю полагалось ехать в разных автомобилях. Зевая, Бреннан разглядывал толпы людей, ощущая каким-то шестым чувством, откуда из гущи зевак на него направлена видеокамера. Возможно, его белозубая улыбка будет сиять сегодня вечером на экранах миллионов телезрителей. Машина затормозила, и Бреннан шагнул в толпу журналистов. — Господин посол, не могли бы вы прокомментировать слухи о том, что по состоянию здоровья вы подаете в отставку?

— Конечно, могу, — на ходу бросил Бреннан, в окружении помощников и телохранителей проталкиваясь ко входу, — это не более чем слухи.

— Как вы себя чувствуете, господин посол?

— Отлично, — расплылся он в улыбке. Да, именно эти кадры дадут они сегодня вечером вслед за теми, другими, где он зевает в автомобиле, подумал Бреннан. Ну да черт с ними со всеми.

Вместе со своим помощником, посол прошел в конференц-зал и сел, как обычно, рядом с госсекретарем. Этот крупный мужчина приветливо кивнул Бреннану, но в его взгляде мелькнула какая-то тень. Филипп надеялся только на то, что тот не будет лезть в душу, выпытывав зачем это Бреннан летал в Рим, покинув свой пост, потому что оправданий у Бреннана не было.

Ладно, сейчас надо забыть обо всем. И Бреннан действительно стал вслушиваться в слова выступающих. Представители Сирии и Ливана сидели рядом. Сзади — русские. Лидеры из ОПЕК расположились вместе, а израильская верхушка находилась справа от американцев. По мере того как Бреннан вслушивался, до него наконец начал доходить тот нехитрый факт, что вот это все и есть реальный мир, его настоящая, действительная жизнь — без сумасшедших священников, дьяволов и всяких там бесов. Он услышал внушительный голос Питера Стивенсона:

— Предложения включают в себя обсуждение вопроса о районе Восточного Иерусалима. Позвольте мне представить вам членов сирийской делегации.

Телекамера тут же крупным планом показала сирийца, легонько постукивающего по микрофону и пробегающего взглядом свои записи.

Сириец заговорил на родном языке, и Бреннан вставил в ухо устройство, позволявшее слышать синхронный перевод. В зале стояла тишина. До того момента, пока выступавший, не коснулся имени Арафата — этого старика, пережившего кучу покушений на себя и до сих пор цеплявшегося за власть.