Овцы

Он вернулся к амбару, включил свет и огляделся. Что-то изменилось: в пыльном темном помещении чувствовалось что-то странное, то, чего здесь никогда раньше не было. Нет, наоборот — чего-то не хватало, что-то отсутствовало, как крест на месте бледного пятна. Льюин пошел по амбару; ноги несли его прямо к той комнате, где лежала куча ломаной мебели. Ему казалось, что деревяшки шевелятся, перемещаются, оседают.

Да. Этого-то он и боялся. Зверь вырвался на свободу.

— Поймала!

Полина кинулась на Сэма, он с сухим смехом увернулся, протиснулся между двумя кормушками и опять спрятался. Ей придется идти вокруг. Она вздохнула. Сэм играл в эту игру гораздо лучше, чем ей хотелось: она чувствовала себя ветераном тенниса, которого гоняет юная калифорнийская выскочка с хвостиком. Ладно, еще пять минут — и она предложит ему другую игру, такую, чтобы можно было играть сидя. Во что-нибудь более интеллектуальное. Например, притворяться спящими.

* * *

— Миссис Лукас сказала, что вы перестали писать, — сказала доктор Каванах, глядя на собранную настороженную женщину, сидевшую перед ней. Как только Адель вошла в комнату, доктор сразу же почувствовала перемену. Что-то разрешилось, что-то выяснилось.

— Да, я закончила.

— Очень жаль.

— Так я потом продолжу. Но не раньше, чем выйду отсюда. Я имею в виду, что пока закончила.

— Понимаю. — Доктор Каванах одарила Адель своей обаятельной широкой улыбкой. — Вы очень хорошо выглядите, Адель. Вы изменились.

— Правда? Да, я чувствую себя гораздо лучше. Я все вспомнила. Все.

— Вы расскажете мне?

— Конечно.

Доктор Каванах внимательно слушала ее историю. Адель говорила внятно, свободно, без эмоций, но не равнодушно. Она говорила ясно и без запинки. Если бы не невероятное содержание, доктор Каванах вряд ли смогла бы отыскать у Адель признаки болезни. Она внимательно слушала, откинувшись в кресле.

* * *

Полина огляделась. Куда подевался этот маленький мерзавец? Он протиснулся между кормушками в обратном направлении, и к тому времени, когда она вернулась, его уже не было нигде.

— Сэм?

Овцы на соседнем поле одновременно вскинули головы, как будто они были привязаны к одной веревочке, и тут из сена появились руки и схватили ее за волосы. Она закричала. Руки дернули ее голову вниз, она ударилась лбом о твердый ржавый край металлической перегородки, потом еще раз. Потекла кровь, Полина упала в кормушку. Сэм выбрался из-под нее. Черт. Еще одна испортилась. Кровь стекала по волосам в сено. Он попытался вытащить Полину из кормушки, но она оказалась слишком тяжелой. Чертова чертовщина, как говорил отец. Потом его осенило. Он обошел кормушку, напрягся и изо всех сил попытался ее толкнуть. Она не сдвинулась с места. Черт. Он толкнул еще раз, и на этот раз колесики прокрутились; еще один толчок — и кормушка покатилась. Трава на поле была аккуратно выщипана овцами, которые доедали последний дюйм, оставленный коровами, так что движению ничто не мешало. Кормушка со скрипом катилась вперед, позади нее стонал и хрипел Сэм.

Передние колеса свесились с утеса — и после секундной паузы тело Полины, лежавшее в передней части, перевесило. Тележка перевернулась, с грохотом полетела вниз по склону утеса, увлекая за собой небольшую лавину каменной крошки, и с раскатистым гулом упала. Сэм свесился с утеса и с удовлетворением посмотрел вниз. Овцы поморгали и занялись своими делами.

* * *