Я охотилась и пила кровь, и возвращалась домой — сейчас моим домом была квартира в одном из жилых массивов Дэйла-18. Крест, будто изумрудный значок, приколотый на ткань ночи, первым явился впереди меж высоких труб и утесов зданий. Потом стала видна светлая стена церкви и широко распахнутая дверь. Раньше я не видела этого места, хотя много раз проходила мимо других, похожих. Теплый и мягкий свет, застоявшийся аромат курений. Над дверью — отреставрированное живописное панно, роспись по дереву. Христос на нем был похож на Сэнда Винсента — длинные темные волосы, темные глаза, янтарная плоть.
Прежде чем я спохватилась, Сара Холланд поднялась по ступеням и вошла в церковь.
Я опустилась на гладкую деревянную скамью и стала смотреть на алтарь. Покров на нем был темно-красный, расшитый зеленью и золотом. Цвет крови Искупителя. На мягко подсвеченной табличке было расписание богослужений, которые на сегодня уже все закончились. В церкви не было никого, кроме меня. Так что я осталась сидеть, вжавшись спиной в жесткую спинку скамьи. Я не понимала, что тут делаю, но в церкви было так тихо. Воздух был напоен умиротворением, как ароматом благовоний.
Потом откуда-то появился священник и пошел ко мне по проходу между скамьями.
Я хотела встать и тут же уйти, но ноги не слушались меня, они будто вросли в пол, неведомая тяжесть навалилась на меня, не позволяя встать со скамьи. Я уставилась прямо перед собой, но священник, конечно же, направлялся ко мне. Наконец он заговорил:
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
Его голос оказался молодым, моложе, чем его облик.
— Нет, большое спасибо.
— Вы уверены?
Я понятия не имела, зачем пришла сюда.
— Да, уверена. Просто хотелось немного посидеть, — я знала, что он правильно оценил мой наряд и прическу.
— Христос поможет вам, — сказал священник. — Даже если вы не примете мою помощь.
Я повернулась, резко посмотрела ему в глаза и бросила:
— Если он знает, какими словами я обзываю его, то не станет мне помогать.
— О, думаю, что Он все понимает, — священник неожиданно улыбнулся в ответ.
Он пытался разговорить меня — осторожно и мягко. Но я чувствовала, что поддаваться опасно. Три месяца я говорила лишь с теми, кого подцепляла, чтобы использовать. А это что? Какая-то детская теология вешается мне на плечи!
— Слушайте, — сказала я. — Я не хочу говорить с вами об Иисусе Христе.
— Нет, — сказал он. — Вы вовсе не обязаны ни с кем говорить о Нем.
— Не возражаете, если я посижу здесь?
— Буду только рад, если это поможет вам.