Фрола женить на одной девке. Пусть сам выберет, на ком… Но так проблему не решишь, все равно две девки бесхозные остаются.
Деревня не спешила принимать решение — спешить некуда, все решиться во благовремении, в нужные сроки; а дело важное, надо все подробно обсудить, обговорить со всех сторон. Да и занятие, и тема разговоров. Годами не происходит ничего интереснее, чем заблудившаяся корова, которую искали почти месяц, или чем насморк у деда Егора. Людям хочется событий как везде, во все времена, во всех странах. Огромный мозг хочет информации, потребности получать сведения, оценивать их, чтобы думать и сравнивать — не меньше, чем потребность в еде, воде или во сне. Люди хотят думать и хотят иметь, о чем думать. А событий мало, и события обычны, ожидаемы.
Наступает весна, как всегда. И лето, и осень… Как было во все времена, от дедов-прадедов до нас. Все темы разговоров — в какие сроки наступила весна, теплая ли, и какие весны бывали раньше. Но весна есть весна, и все про весны переговорено на сто рядов. И про зимы. И про осени переговорено.
Становится важным отличать год от года: «Год, когда червь побил всю капусту», «Год, когда в июле выпал снег», «Год, когда родилось у одной овцы пять ягнят». Такая память важнее, чем счет лет от Рождества Христова. И становится понятным, почему летописцы писали: «В лето не бысть ничего». Очень наглядно: здесь слишком много лет, в которые «не бысть ничего».
Люди рождаются… Люди умирают… Но и тут все — как всегда. Всегда рождались, всегда умирали, всегда женились. И тут переговорено и сравнено.
И потому в жизни деревни так ценится все необычное. Даже ель выше других, даже самый длинный водопад. А уж тем более Аркадий, упрямо твердящий, что умеет понимать язык волков, или Агафья, родившая двенадцать парней и ни одной-единственной девчонки.
Как слушала деревня первые годы! Как слушала рассказы Коли и Володи — про города, трамваи, поезда, про геологию, про отношения людей… Все первые годы, пока не родились у них дети, пока деревня не позволяла им уходить в лес одним, они рассказывали и рассказывали. Мотыжили огород, доили коров, кололи дрова… Но больше всего — рассказывали.
Потом стали слушать меньше — и про это переговорили сколько можно. Новые события заслонили поимку геологов. И что слушать про то, чего сам не видел ни разу, что считаешь в глубине души за сказку. Что Змей Горыныч, что поезд… Чтобы относиться к ним по-разному, надо бы хоть раз увидеть поезд.
И еще… До Володи как-то вдруг дошло, после смерти Васи, что все это всерьез. Что скорее всего, так он и помрет, не увидев ни разу отца и мать. Не прочитав ни одной книги, кроме тех, что были в рюкзаке. Ни разу не войдет в лабораторию или в зал заседаний. Не поговорит с человеком, знающим слово «фация» и «аллювиальный». Не посмотрит нового фильма. Даже проще — никогда не увидит улицы современного города, чтобы стоять у окна второго-третьего этажа и смотреть на потоки транспорта… Когда человеку слишком больно, он чаще про это молчит. Тем более исправить ничего нельзя, и говорить без толку — только по-дурному травить душу.
Коля продолжал рассказывать, прожужжал все уши всей деревне, как и что бывает в большом мире. Про трамваи, про дома в пять этажей, про водопровод и электричество. И деревня косилась на него: а не захочет ли сбежать туда, где все это есть? Уж больно много говорит…
А Володя про это молчал, и все больше утверждалась репутация Володи как того, кто не скучает о доме. Дикари не очень понимают сложные душевные движения и не слишком точно их истолковывают.
Проблема Фрола, единственного жениха, стала спасением для умов и языков деревни. Тема разговоров на несколько ближайших месяцев. Событие, памятное на десятилетия; то, что будут поколениями вспоминать, как бы не решилась проблема. А как она может решиться? Так и будут эти трое девиц оспаривать Фрола друг у друга… пока все трое не родят. А куда они денутся, собственно? Тем и кончится, потому что ничем другим не может кончиться никогда.
«Единобрачие — выдумка тех, кто жил не замкнуто, — мысленно усмехался Володя. — У тех, у кого не было проблемы: а вдруг родится девиц или парней больше? Пока люди жили маленькими замкнутыми группами, — ясное дело, есть проблема, во всей красе. И никак не обойтись было тогда без многоженства. Проблему снимает только свободное перемещение огромных человеческих толп, постоянный обмен женихами и невестами на больших территориях. А если начали люди жить, как отдаленные предки, то и жениться будут, как они, даже если предки тысячу лет как крещеные».
В этот ясный день в начале апреля Володя первый раз понял, что на дела деревни смотрит уже со стороны. Он убежит. И не когда-нибудь, а вот сейчас. Летом, если пойдет косить в низовья Черного ручья. Еды будет на неделю — как раз хватит, чтобы выйти в населенные места.
Если не удастся, косьбу назначат ему в другом месте — он уйдет зимой, через перевал. Там очень высоко, очень холодно, нет даже зверей для охоты, там никто не бывает зимой. Но если он перейдет гиблые места (два или три дня идти), то спустится по Желтой, вниз и вниз. Примерно там, где шли они с Колей четырнадцать лет назад.
— Опять Вовка как заснул! — густо разнесся бас деда Акима. И грохнул смех — не обидный, свои ведь, односельчане, почти что семья. И разве не смешно, если взрослый мужик вдруг перестает видеть и слышать, будто уходит куда-то внутрь себя? Конечно же, очень смешно! Пройдут тысячи лет, пока окажутся очень нужны эти, умеющие уходить…
И ясно, открыто, улыбнулся Володя своей чуть смущенной улыбкой в ответ. Меньше года пройдет, при любом раскладе, и его здесь уже не будет. Можно и повеселиться.
ГЛАВА 13
Свидетель любовных утех
14 — 15 августа 1999 года
ebooksa