Ну конечно, это был Шея. Мало того, что шея вечно в чирьях (за что и кличка), так еще и слаб мужичонка, легковесен, жалок, трусоват. Вечно прижимается к другим, чтобы помогли и обогрели.
Хрипатый пожал плечами, что было незаметно в темноте. И из презрения к Шее, и потому, что сам не понимал. Косой был покрепче, чем Шея, и поумнее, и похрабрее. Будь нужда ограбить кого-то или залезть на склад, Хрипатый не знал бы подельщика надежнее и лучше, чем матерый, молчаливый уголовник Косой, отлично видевший и одним целым глазом. Но тут было совсем другое, потому что если грабишь склад, все опасности заранее известны. А тут было все непонятно, все предстояло еще изучить и понять. Уголовники боятся неизвестности, как они сами говорят, «попасть в непонятное». Им надо, чтобы все было понятно, чтобы все шло, как всегда, их пугает все, чего еще не было в их жизни.
Косой стоял слева и вел себя как будто правильно — не орал, не суетился, ровно, спокойно дышал. Но и ему, Хрипатый подумал бы сто раз, прежде чем доверять в серьезном деле. И ох, как же не хватало сейчас Синявого! И самого умного, самого дельного из зеков, и единственному, кому Хрипатый мог бы довериться, как себе.
— Мужики, может пойдем на выход? — голос Шеи еле заметно, но дрогнул, и Хрипатый опять пожал плечами. Все что случилось, произошло как раз на выходе.
— Тронемся по-тихому, — поддержал Шею Косой, хотя и не вполне.
«По-тихому» значило — осторожно, думая, куда идешь. Только тут до Хрипатого дошло, что его пожиманий плеч, его выражения другие не видят. Для них главный в звене молчал, устранился от принятия решений и молчал.
— Вдоль левой стенки! — скомандовал Хрипатый. — И не толпиться.
Шея опять замешкался, зашебуршился по карманам.
— Свечей не зажигать, — опять скомандовал Хрипатый.
Он представил себе, как сейчас стоит, жалко моргает Шея, не понимая ничего, в том числе и приказов Хрипатого. И смягчился, объяснил для дурака:
— Что случилось, не знаем. Долго здесь будем — не знаем. Лучше экономить свечи.
Шли до главного ствола втрое дольше, чем обычно шли с грузом породы — все только из-за темноты. В главном стволе стояла карбидная вонь и еще вонь чего-то тяжелого. Косой судорожно выдохнул.
Здесь шли рельсы наверх, до выхода, и бригада толкала их вверх — то одну вагонетку, то другую. Кто-то стонал и тоненько визжал совсем близко, чуть ниже поворота в боковой ход — в штрек. Зажгли свечку. Что-то сорвало, сдернуло с рельс вагонетку, швырнуло ее вниз так, что вагонетка перевернулась вверх колесами, врезалась в стенку главного хода. Из-под вагонетки текла темная струйка, торчали ноги, тяжело дышащий живот. Граница борта вагонетки приходилась через грудь лежащего. Из-под вагонетки раздавались тихий плач, повизгиванье, стоны.
Наверху тоже кое-где блестели огоньки. Двинулись вверх, лавируя между камнями. Огромные глыбы валялись в беспорядке, брошенные той же чудовищной силой.
Прошли и мимо человека. Человек лежал неподвижно, вокруг головы растеклась лужа, уплывала вниз, подчиняясь тяготению земли. Этого человека знали все — бригадир вагонеток Вася Мосл, успевший поседеть в лагерях.
Наверху не видно было света, кроме огоньков нескольких свечек. Где же выход?! На его месте был завал, огромный завал из камней. Теплые, дурно пахнущие глыбы забивали весь главный ствол шахты высотой больше трех метров, шириной — почти что пять. И забивали глубоко — как успел прикинуть Хрипатый, до выхода — не меньше метров сорока. Рельсы, по которым вывозили породу, уходили туда, под завал.
— Ничего завалило… — бормотал молодой, только-только привезенный, Толя (еще без клички, политический, из московских студентов). И повторял, как заклинание, ощупывая рваные грани камней:
— Ну, ничего завалило…
— Завалило! — сев возле завала, мерзко засмеялся Щука, старый, битый-перебитый зек, первый раз севший за изнасилование собственной падчерицы, трижды бежавший, и отправленный, наконец, сюда — чтобы быстрее подох. Смеялся он мерзко:
— Хе-хе-хе-хе-хе!!! «Завалило!» Небось сколько тола-то надо, чтобы эдак «завалило»?! Целая вагонетка, не меньше. Меньшим такое не сделать.
ebooksa