Тот последний, детский голос… как ее зовут? Вики. Это был ее голос. Но звучал так, словно она была в дальнем конце туннеля Линкольна под Гудзоном. Он попытался открыть глаза, чтобы найти ее, но тяжелые веки весили тонны.
— Конечно, милая, — сказал другой голос, женщины постарше… голос Джиа. Но он звучал еще дальше—в конце Голландского туннеля Джерси-Сити. — Он и раньше болел. Помнишь прошлое лето?
— Я не хочу думать о прошлом лете.
— Я понимаю, что не хочешь. Но помнишь страшное время, когда он был ранен и болен и мы выхаживали его?
— Да.
— Вот и сейчас такое же время.
— Но тогда к Джеку приходил доктор.
— Если его можно так называть.
Даже в мучительном бреду Джек не мог не улыбнуться. Джиа никогда не испытывала доверия к доку Харгесу.
Он почувствовал прохладу, когда со лба убрали согревшееся полотенце.
— Вот, милая. Пойди смочи снова в холодной воде.
Когда торопливые шаги Вики исчезли на кухне, Джек услышал тихий голос Джиа, приникшей к его уху:
— Джек, ты меня слышишь?
— М-м-м…
— Джек, я боюсь. У тебя температура сто четыре[17], и я не знаю, что с тобой делать.
Он попытался выдавить два слова:
— Док… Харгес…
За все эти годы у дока Харгеса было несколько столкновений с официальными инстанциями, так что в настоящее время его лицензия была недействительна. Но это отнюдь не значило, что он растерял все свои знания, просто у него не было законного права практиковать. Джек уже доверял ему свою жизнь раньше и сделает это снова.
— Я три раза звонила ему. — Он слышал напряжение в голосе Джиа. — Добралась только до его автоответчика, но он не перезвонил.
— Какой сейчас месяц? — прошептал Джек.