— Какие люди! Вот уж не ожидал, — сказал он. — Я получил вашу телеграмму. И еще я, наверное, должен упасть на колени. — И он действительно встал на колени, коснувшись лбом песка у ног Тимми.
— Тимми, знакомься, — сказал Пи-Джей, — это Джошуа Леви, ведущий «валентайнолог» — помнишь, тот самый, который так тщательно разобрал весь твой концерт, ну, когда ты пропал десять лет назад. У Джошуа есть своя собственная теория — завязанная на психологической школе Юнга, — зачем и как ты появился на этот свет.
— У меня нет слов, — сказал Леви, когда Тимми поднял его на ноги и пристально посмотрел в его ясные голубые глаза. — Я лицом к лицу с самим Богом.
— Кажется, ты что-то путаешь, — смутился Тимми.
— О нет, — сказал Леви. — Это совсем не то, что вы подумали. Честно сказать, я был готов к тому, что увижу испорченного «звездного мальчика», но то, что я вижу... Тимми...
— Во всяком случае, — сказал Пи-Джей, — большое тебе спасибо за гостеприимство.
— Это больше, чем просто гостеприимство. Я так рад, что все мои теории подтверждаются... то, что Тимми решил покончить с «эрой Валентайна» и метафорически уплыл на край света... я подозревал, что это будет Новая Гвинея; я ждал тебя здесь с того дня, когда они там устроили конкурс твоих двойников... то телешоу, когда ты воплотился в прямом эфире и никто не заметил, что это были не просто спецэффекты, это была
— Да, наверное.
Тимми принюхался к воздуху. Ему показалось, что воздух наэлектризован... может быть, это из-за озона? Или здесь был источник могучей энергии, на этом острове, известном своими непроходимыми джунглями, наверное, самыми дикими на планете... сумасшедшая «смесь» из восьми сотен языков и восьми сотен маленьких королевств, восьми сотен разных культур... место, которое мы называем Новой Гвинеей. До него доносился разговор Пи-Джея и Леви: они вспоминали свою переписку, которая то обрывалась, то снова возобновлялась... Леви говорил, что он всегда верил, что история Тимми Валентайна была олицетворением коллективного бессознательного, неким предупреждением человечеству в темные времена истории. На этот раз телеграмма от Леви ждала их в отеле в Джакарте, что лишний раз убедило Пи-Джея, что он на верном пути.
Не важно, насколько правдивы были их безумные теории. Значение имело лишь то, что его собственная теория достигла своего апогея. Я — тот, у кого целых две тысячи лет по-настоящему не было родной земли, в которой я мог бы заснуть вечным сном, — теперь я, кажется, смогу проснуться после тысячелетних кошмаров и обнаружить, что я... дома, подумал Тимми.
— Мне придется оставить вас, — прервал его размышления Леви. — Я провожу вас до гор Пегунунган-Маоки и там вас покину. Завтра мы едем в Джаяпуру за продуктами.
Всю эту ночь в жалкой лачуге, которая служила баром для местных жителей — нескольких индонезийцев и меланезийцев, занимавшихся заготовкой кокосов, и эксцентричного немца в пробковом шлеме, торчащего здесь со времен захвата острова голландцами, — Тимми только и делал, что рассказывал истории.
Память о прошлом вернулась.
Память: 1445
Под полной луной, в другом дворике, Раду-вампир нашел Раду-Красавчика при смерти: его привязали к фиговому дереву и вонзили ему в зад копье. Его хрупкое бледное тело было так сильно стянуто веревками, что в тех местах, где веревки врезались в тело, образовались кровавые раны. Над ранами кружились мухи. Но он был еще жив, копье вонзили со знанием дела, так, чтобы оно не разорвало жизненно важные органы и не задело сердце; он мог умирать так несколько дней.
Раду-вампир снова выбрался из темницы по просьбе Дракулы. Вновь обернулся черным котом, невидимым под покровом густой листвы. Его снова влекла к себе музыка песни: даже умирая, Раду пел песни своей потерянной родины. Ночь выдалась жаркая и ветреная, самый воздух на вкус был как кровь.
Одинокий охранник, оставленный присматривать за казненным, спал, прислонившись к фиговому дереву. Кот подошел ближе. Булыжники, которыми был вымощен этот двор, были грубыми, поломанными, не чета прекрасной мозаике дворика, примыкавшего к пиршественному залу. Тут и там сквозь прорехи между камнями пробивалась трава. Как и раньше, до его слуха доносился шум моря — шипящий аккомпанемент стенаний ребенка. Слушать эту песню было больно, но еще больнее было знать, насколько бессмысленными были страдания того, кто исполнял эту песню.
Взгляд Раду упал на кота.
— Я вижу тебя, — сказал он, — я знаю, кто ты на самом деле.
Теперь вампир знал, что мальчик его не боится. Люди видели в нем воплощение своих страхов, того, чего они больше всего боялись, а этот мальчик — он ничего не боялся. А раз он ничего не боится, думал вампир, он видит меня таким, какой я на самом деле.
ebooksa