– Бернстайн. Будь я маленького роста, я б, наверное, натерпелся насмешек, однако никто никогда надо мной не смеялся.
– А ваш отец был?..
– Мой отец был раза в два мельче меня. Не думаю, что я должен казаться очень уж удивительным.
– А вот я удивляюсь, – сказал я. – Я
Я замолчал. Мне не хотелось жаловаться перед Уолтером Бернстайном.
– Ты пока еще делаешь первые детские шаги, – сказал он. – Но прежде всего ты – чертов Данстэн. Данстэны никогда не умели ухватить суть общей картины, они носятся вокруг да около, навлекая беды и рождая переполох. И так было во все времена, повторяется и теперь, понимаешь? Ты можешь изменить это, если будешь осторожен и прилежен.
– В чем?
– Тебе предстоит впереди многое, чего ты не знаешь. Всегда помни об этом, как бы ты ни был
– А что вам до этого? Чего ради вы тут
– Но я могу…
– Позаботиться о деле, вот что ты можешь. – Уолтер Бернстайн развернулся и зашагал прочь. Затем, как во время нашей первой встречи, он остановился и оглянулся. – – У тебя будет шанс, если будешь думать
Он окинул меня внимательным взглядом, отвернулся и пошел по залитой солнцем Евангельской. Его не видел никто – кроме меня.
93
Рэчел Милтон ответила через мгновение после того, как ее горничная попросила меня подождать:
– Нэд, слава богу, ты перезвонил. Сьюки рассказала мне о твоей маме. Как ты?
– Малость не по себе… – ответил я.
– Простить себе не могу, что не бросила все и не сбегала хоть разок в больницу. Я цветы тебе посылала – ты получил?
– Спасибо вам за чуткость.
Вытянувшись на кровати, я наблюдал, как нарезают круги между потолком и окном две тяжеловесные мухи. Периодически одна или другая пикировали в стакан, оставленный мной под столом, и с низким жужжанием вылетали из него три-четыре секунды спустя.