Аппетита у нее не было, она налила себе крепкого чая и ждала, когда Федор поест. Он поглядел на нее лишь один раз, из-за верхнего края газеты.
Людмила хорошо теперь видела тяжелые мешки под его глазами, углубившиеся складки между крыльями носа и углами рта.
Она отвернулась. Так Федор смотрел на нее раньше, когда считал ее в чем-то виноватой. Именно осуждение было в этих зрачках и покрытых сетью нитяных сосудов белках.
Людмила чуть не закричала. В ней поднялся протест. Отчаяние, которое он с собой принес, было хуже всего. Что она сделала не так?
Федор вернулся к газете и еде.
Через десять минут он сказал, что приедет, скорее всего, поздно. Жена провожала его у дверей. Людмила застыла у стены, обхватив себя руками. У нее были тысячи слов и миллионы вопросов, но не было времени их высказать.
Когда Федор открыл дверь, Людмила собралась с духом и спросила:
– Что случилось-то?
Муж остановился, перешагнув через порог. Наверное, хотел уйти, не ответив, но, подумав, обернулся.
– Я плохо спал…
– Плохо?.. А… Ну мог бы сказать, я бы дала снотворного.
Федор, сведя брови, закусил губу.
– Ты помнишь, что было?
– Ну, как мы… я помню, конечно, а что? Ты…
Нет, она не могла говорить. Потому что ничего не понимала.
– Ты хорошо спала? Что тебе снилось?
– Нормально спала… – сказала Людмила, понимая, как жалобно и беспомощно звучит ее голос. Безжизненно.
Федор сжал кулаки, шумно вздохнул. Его глаза стали острыми, словно бритвы.
– Хватит ходить вокруг да около, Люда. Нам надо все обсудить. Слишком далеко это заходит, – голос Федора прыгал, будто у юнца, признающегося впервые в любви. – Люда, так нельзя больше. Оно, кажется, возвращается. Ты знаешь об этом?
Людмила заплакала.