— Господа за тем вон столом, ваши ученые друзья-европейцы, вполне довольны нашей Землей и состоянием человечества. Я слышал ваш недавний разговор.
— Ну… не все, — счел нужным уточнить Лещиц, — не все мы так уж гордимся современной цивилизацией.
— Знаю. Например, вы и тот молодой итальянец.
— Не только мы.
— Может быть. Прискорбно было бы убедиться в обратном. Странное дело: сколь часто европейская наука приближается к нам, сынам Великой Тайны, и сколь она все же далека от нас. Профессор Пембертон прозорливо предвидит возможность скорой катастрофы. И мы прорицаем ее, но нам она не видится в таких устрашающе мрачных красках, как сторонникам его взглядов. Ибо, пусть даже Земля бы погибла, бессмертный ее дух не погибнет, но спустя века возродится и снова облечется плотью.
— А индивидуальность ее обитателей?
— И она сохранится в неприкосновенности. Ибо Вселенная вечна и от Духа проистекает, однако же зримо явленной бывает лишь периодически. Через определенные временные периоды волна жизни наплывает на нашу Землю, прокатывается по ней в течение примерно 300 миллионов лет и, исполнив свое дело, переходит на другую планету. Во время наплыва жизнетворной волны, называемой «манвантара», возникают и погибают расы человеческие, число коих семь. А когда волна схлынет и Земля с ее обитателями завершит свой цикл развития, наступит цикл покоя и отдохновения, так называемая ночь Земли, «пралайя», период которой равен периоду манвантары.
— И когда же человечество достигнет высшего пика своего развития?
— После седьмого цикла. И тогда Дух его освободится от очередного воплощения и упокоится на лоне Предвечного. По исчислениям посвященных, ныне мы пребываем на исходе четвертого цикла.
— Иными словами, конец Земли близок?
— В сравнении с вечностью — да. Но если мерить время средней длительностью человеческой жизни, до четвертой пралайи еще далеко. У нас в запасе более десяти тысяч лет.
Лещиц усмехнулся.
— Стало быть, беспокоиться пока рано. Во всяком случае, мы с вами не доживем до этого удивительного времени. — Он стряхнул с сигары пепел и, пристально глядя в лицо индийца, стал пытать его дальше. — Но прежде чем развяжутся в четвертый раз все связи земные, будут иметь место отдельные тому предзнаменования, не так ли? Предвидишь ли ты, махатма, частичные случаи энтропии?
— Почему бы и нет? Частичная пралайя — явление бесспорное. Сухая ветвь скорей погибает и обламывается от пня, нежели живые побеги — они-то успеют еще раскрыть почки… Впрочем, и пралайя может проявляться двояко: либо временным, пусть даже на десятки миллионов лет, исчезновением, но с надеждой возврата, либо абсолютной гибелью без возможности восстановления. Последнее не часто, но все же случается во вселенской истории — как справедливая кара за скудость духа, развращенного и порабощенного плотью.
Он умолк и, опершись рукой о подоконник, загляделся на разворачивающийся перед его взором ночной пейзаж.
Поезд как раз проезжал какую-то станцию. С перронных навесов ударило в стекла буйством огней, и снова потемнело.
— Ментона, — объяснил Лещиц, — последняя станция Французской ривьеры: через несколько минут пересечем итальянскую границу. — Он взглянул на часы. — Восемь сорок пять. Гм, странно, сдается мне, мы движемся со значительным опозданием. В это время поезд должен быть возле Сан-Ремо, если не в Порто-Маурицио.
— В самом деле, скорость как будто снизилась. Я заметил это уже с час назад, наблюдая в окошко за пейзажем: он сменялся гораздо медленней, чем прежде, поначалу все сливалось в одну серую массу, сейчас же можно уже различить отдельные детали.
— Parbleu! — ругнулся, подходя к ним с часами в руке, какой-то француз. — Если и дальше будем так ползти, восхода солнца нам в Венеции не видать.
— Да, вам его не видать, — спокойно подтвердил Ришивирада, глядя куда-то вдаль, мимо него.
ebooksa