— Прошла как обычно. По заведенному чину.
— Все как обычно? — с недоверием переспросил он. — И ничего особенного не случилось?
Старуха глянула на него удивленно.
— Само собой, ничего особенного, уж как я говорю, так оно и есть. Да и чему тут у нас случаться? Отцы преподобные говорили проповеди с амвона, службы справляли и исповедовали, а людишки, известное дело, каялись в грехах, чтобы сразу же после Пасхи опять за свое приняться, им грехи эти самые что свиньям грязная лужа.
Помян сделал нетерпеливый жест.
— Да я не про то… А как там насчет процессий, были они в этом году?
— Процессии были, как без них, ходили по страстям Господним.
— Ходили по страстям? — подхватил Помян, неведомо с чего вдруг оживившись.
— По страстям, как же без них, — повторила старуха, слегка ошарашенная его интересом к церковным обрядам. — Ходили в костелах от одной картинки к другой, знамо дело, каждый год так.
Помян забеспокоился.
— Как это в костелах? Передвигались внутри, а наружу не выходили?
— Знамо дело, внутри. В костеле картинки понавешаны, все там обозначено, на каком месте какая с Господом мука приключилась. А на улице где ж картинки развесить?
Помян с недоверием качал головой.
— Быть не может, чтобы здесь чего-то важного не случилось. Ну, припомните хорошенько, Теклюсия!
Нищенка в раздумье свесила голову.
— О, насилу вспомнила, — наконец изрекла она, поднимая на Помяна оживившиеся глаза.
— Ну-ну, выкладывай поживее, что же ты вспомнила, — заторопил он ее.
— В Великую седмицу ксендз Тыльжицкий выгнал из Общины Антонину Ковнацкую, вдову колесника, за то, что она, бесстыжая, прелюбы творила с чужим мужем.
Черт тебя побери! — выругался он про себя, ни с того ни с сего разгневавшись на старушку. Вспомнила, называется! Тьфу!
Он вознамерился было распрощаться с нищенкой, но тут из-за угла показалась внушительная фигура священника. Не обращая на них внимания, он угрюмо проследовал мимо.