— Юлек! Оставь в покое нашего милого доктора! Места хватит всем.
Даниельский тем временем изучал местность. Лужайка, покрытая короткой, шелковистой муравкой, из которой тут и там выглядывали бирюзовые незабудки, стелилась под ногами ковром.
— Ровно и гладко, как на столе, — констатировал он, обращаясь к Чорштыньскому. — Значит, отмеряем тридцать шагов, так?
— Так. Только оставь это дело мне, я отмерю сам.
Тот в ответ ухмыльнулся.
— Разумеется, у тебя ноги длиннее, — вполголоса согласился он.
С башни ратуши наплыла широкая, звучавшая медью волна. Пробило двенадцать.
— Господин противник опаздывает, — раздраженно заметил Даниельский. — Долго нам еще ждать?
— Должно быть, что-то помешало в последнюю минуту, — предположил Помян, закуривая сигару. — Можно и подождать хотя бы с часок.
— Нет уж, позволь, — в один голос воспротивились секунданты. — Нет уж, дорогой! Если не явятся до половины первого, составляем протокол. Такой был уговор, они прекрасно знают.
— Как хотите, — равнодушно ответил Помян, провожая взглядом спирали голубоватого дыма.
Чорштыньский вынул из футляра пару пистолетов и подал для освидетельствования товарищу.
— Все в порядке, — заключил через минуту Даниельский. — По шести патронов в магазинах, достаточно…
Его прервал нервный автомобильный гудок.
— Наконец-то! — вздохнул с облегчением Помян, отбрасывая сигару.
Из машины вышли двое мужчин — стройные черные силуэты. Помян забеспокоился — его острые соколиные глаза не углядели противника.
— Где же Прадера? — вполголоса недоумевал он.
Тем временем секунданты церемонно раскланялись. На их лицах заметно было сильное волнение.
Что-то случилось, подумал Помян, поспешно приближаясь к ним.
— Господа! — каким-то не своим голосом объявил один из секундантов Прадеры. — Приносим извинения за опоздание… Причина тому чрезвычайная… Казимеж Прадера мертв…