Не берусь даже предположить, сколько времени я провел в безумных раскопках. Да и кто станет следить за часами, столкнувшись с таким ужасом?
Могу сказать лишь одно: когда руки отказались мне повиноваться и я, обессилев, повалился на землю, мой взгляд обратился к небу, уже начавшему розоветь. Значит, перед закатом тучи рассеялись.
Я напрочь не помню, что было после. Спасительное беспамятство окутало мой разум, превратив его в tabula rasa[25]. He знаю, предал ли я вновь свои страшные находки земле (хочется думать, что у меня хватило сил уберечь Джеффриса и остальных жертв от дальнейшего бесчестия). Очевидно, потом я кое-как сумел забраться в коляску и поехал домой.
Когда я вернулся домой – изможденный, промокший и грязный, – у меня начался горячечный бред. Мери говорит, что я метался в жару в течение двух дней. По ее словам, в ночь с двенадцатого на тринадцатое я был настолько плох, что она серьезно опасалась за мою жизнь. Жена догадывается: со мной произошло нечто чудовищное, но у нее хватает любви и доброты не терзать меня расспросами.
Да и как я расскажу ей об этом? Страшно подумать, что весь этот кромешный ад находится совсем рядом, на расстоянии двух-трех миль от дома! И не кто иной, как я, привез ее сюда! Если с ней или ребенком что-нибудь случится...
Не могу больше писать, ибо это заставляет меня вспоминать и размышлять. А когда я начинаю вспоминать и размышлять, ко мне вновь подступает безумие...
ДНЕВНИК МЕРИ УИНДЕМ-ЦЕПЕШ
Последние два дня Аркадий был настолько тяжело болен, что я боялась оставить его даже на несколько минут.
Аркадий привык вставать поздно, почти перед ленчем. После еды он либо читает, либо пишет, или же гуляет, а под конец дня уезжает в замок. Там он проводит весь вечер. Когда он возвращается, я обычно уже сплю.
Но позавчера он вернулся непривычно рано – вскоре после захода солнца. Старого Иона – здешнего садовника – удивило, что Аркадий как-то странно правит лошадьми. Это насторожило его, и старик с криком "Доамнэ! Доамнэ!" бросился в дом.
Я читала, сидя в одной из гостиных. Встревоженный голос садовника взволновал и меня. Я бросила книгу и побежала вниз. Сердце подсказывало мне: с мужем случилось какое-то несчастье.
Я подоспела вовремя. Ион открыл тяжелую входную дверь, и Аркадий буквально ввалился внутрь. Его волосы были всклокочены, а мокрую, измятую одежду густо покрывали пятна глины. Глаза мужа лихорадочно блестели, лицо перекосилось, словно от боли, но при этом он... смеялся. От его смеха у меня внутри все похолодело.
Я поднесла руку к тому месту, где у меня под платьем висит золотой крестик, и совсем тихо спросила:
– Аркадий, что с тобой?
Я думала, раскаты его истеричного хохота заглушат мои слова, но он услышал. Смех оборвался, и лицо мужа исказилось от ужаса. Не в силах выносить душевную муку, Аркадий опустился на колени и спрятал лицо в ладонях. Потом он застонал и произнес странную фразу:
– Черепа! Там полно маленьких черепов!
Я дотронулась до его лба. Сомнений не оставалось: горячка. Повернувшись к Иону, я сказала по-немецки:
– Немедленно пошлите за доктором.
В ту минуту я забыла, что садовник не знает немецкого языка, однако слово doktor он понял, поскольку, выразительно кивнув, поспешил в людскую.
ebooksa