Вилен Сидорович задохнулся от возмущения:
— Да мы всю жизнь работали! А ты, сикилявка…
Девица вдруг подняла на него большущие, серые, будто сажей обведенные глаза и строго сказала:
— Как работали, так и живете. Передохнете — всем легче будет.
Вилен Сидорович вдруг почувствовал себя плохо. Куда там ругаться с грубиянкой — на ногах бы устоять, не упасть! Подобные слова ему, конечно, доводилось слышать и раньше, но сейчас почему-то было особенно обидно. Будто холодная, мутная волна подкатила под сердце и вот-вот накроет с головой, воздуха не хватает, перед глазами мелькают черные мушки… Надо скорее выйти на улицу, уж бог с ним, с рынком.
Он не помнил, как выбрался из вагона, как поднимался по эскалатору, прежде чем оказаться на тесном асфальтированном пятачке, прилегающем к станции метро. Отдышался немного, жадно втягивая прохладный воздух — и вроде бы легче стало, дурнота отступила.
Ну, и куда теперь? Обратно в метро, под землю? Почему-то при одной мысли об этом сердце противно екнуло и на лбу выступили крупные капли нота. Лучше пройтись немного по бульварчику, а там и до дома недалеко. Можно на автобусе доехать.
Вилен Сидорович шел по бульвару, щурился на осеннее солнышко, и настроение постепенно улучшилось. Хотелось расправить плечи, пройтись твердым шагом, голову держать гордо и в землю не смотреть, снова почувствовать себя молодым и сильным — хоть не надолго… Только вот кошелка эта дурацкая мешает. Тяжелая, зараза, и колеса подпрыгивают на каждом камешке. Волочишь ее за собой, как рикша какой-то. Мелькнула даже шальная мысль — бросить ее, что ли, потихоньку где-нибудь за кустом? Нет, нельзя. А то ведь как на рынок пойти в следующий раз?
Вилен Сидорович едва не столкнулся с бледной, просто одетой женщиной, что шла ему навстречу. Он даже извинился, но женщина, казалось, его вообще не заметила. Только посмотрела отсутствующим взглядом, кивнула зачем-то и пошла себе дальше. Горе, наверное, у человека. Вроде бы и нестарая еще, и приличная женщина, а вид какой-то расхристанный, кофта наизнанку надета, глаза красные и волосы причесаны кое-как. Много сейчас горя у людей.
Тихий бульварчик упирался в оживленную трассу. Можно, конечно, спуститься в подземный переход и подождать автобуса, а можно — срезать путь через заросший пустырь с торчащим на нем остовом недостроя, брошенного еще в восьмидесятых, и по тропиночке выйти прямо к дому. Вилен Сидорович с сомнением посмотрел на остановку. Так и есть, народу — никого, значит, автобус недавно ушел, а следующего ждать придется долго. Он еще раз посмотрел на пустую остановку, махнул рукой и зашагал по тропинке через пустырь.
Ольгу в то утро разбудило солнце. Маленький острый лучик, что пробился сквозь плотно зашторенные окна, светил прямо в глаза, будто запутался в ее длинных ресницах. Было немного щекотно, но все равно приятно — казалось, что кто-то теплый, очень родной и близкий гладит ее по лицу.
Она полежала еще немного, сладко потягиваясь под одеялом, наслаждаясь остатками утреннего сна, потом вдруг, спохватившись, потянулась к будильнику на тумбочке — и блаженная истома тут же испарилась без следа.
«Кошмар! Половина девятого! На работу опоздаю! Почему же будильник не звонил? Вот и полагайся теперь на технику!» Ольга покосилась на будильник с такой горькой обидой, будто он был живым, разумным существом — и сильно ее подвел.
Она проворно вскочила с постели и заметалась по комнате: так, колготки, блузка, а где губная помада? И юбка от костюма осталась не глаженая с вечера… Ольга включила утюг, аккуратно расстелила на обеденном столе старенькое одеяльце и принялась наглаживать неподатливые встречные складки. Если уж все равно опоздала, не ходить же неряхой целый день!
Ну вот, кажется, и все. Оля придирчиво оглядела со всех сторон злополучную юбку. Теперь и надеть не стыдно.
И только тут она вспомнила, что на работу ей больше идти не надо, потому что работы у нее больше нет. Ольга опустилась на стул, как была — в черных колготках, строгой белой блузке, застегнутой всего на две пуговицы, с аккуратно наглаженной юбкой в руках.
Ей даже смешно стало — ну прямо собачка Павлова. Звонок звенит, лампочка светит, и сразу слюнки потекли, как по команде. Только вот косточку больше никто не даст — ушли домой господа ученые! Глупая собачка.
Ольга почувствовала, как подступают к глазам злые, обжигающие слезы, и, скомкав юбку, с силой швырнула ее на диван. И зачем гладила, старалась? Кому это теперь нужно? И кому нужно, что всю свою жизнь она была такой аккуратной, послушной, ответственной и все делала правильно? Маме? Начальству на работе? Соседям? Родным и знакомым? Ей самой, наконец?
Но мама умерла, других родственников у нее нет, с работы уволили все равно, а немногочисленным знакомым ее поведение в высшей степени безразлично. Так что и в самом деле — никому!
Парадоксальным образом Ольга вдруг почувствовала себя свободной и даже почти счастливой. Она больше никому ничего не должна! И может делать все, что захочет!
ebooksa