Сразу стало очень неуютно. Где-то здесь бродил, несколько часов назад перешел реку кто-то вот такой — со ступней в полметра, с длиной шага в полтора, оставляющий клочки шерсти на высоте почти двух метров. Может, он еще вернется? Или придет второй такой же?
— Игорь, может, лучше сразу в лагерь?
— Мы устали, а ты вспомни эту дорогу. Нет, ребята, надо ужинать и надо ночевать. Другое дело, что без боевого охранения ночевать, пожалуй что, не стоит.
— Спрятаться бы…
— И не спрячешься тут. Человеку даже будет и казаться, что он спрятался, а следы выдадут, запах. Ребята, ну что встали?! Давайте ужинать, доставайте хлеб, вам что — есть не хочется?
— Есть хочется, а вот все-таки, может, куда-то уйдем?
— Уйти можно, Алеша, только куда бы ни ушли, мы везде будем одинаково заметны. Кончай трусить, парень, надо ночевать, отдохнуть и действительно быстрее в лагерь.
— Я не трушу, Игорь, вы зря. Я только…
— Алексей, я ведь тоже «только». Но я-то уже лет пятнадцать мотаюсь. И уверен, худшее — это сейчас начать метаться. Если нас найдут, так найдут в любом месте. И по дороге в лагерь найдут, и в самом лагере найдут. Чего вас в лагерь потянуло? Безопасно? А там такие же палатки, такие же спальники. Крепости-то в лагере тоже нету.
— Ну, елки. А если правда придет? Они… Это… Хищные они?
— Я, Сережа, сколько хожу, слыхать про таких сто раз слышал, а видеть не доводилось. Не знаю я, какие они… Но придут — нас трое, и у нас оружие есть. А вот метаться нам нельзя, в случае чего сразу погибнем. Это ясно?
— Это ясно. Ну чего? Тогда ужинать надо.
Невольно говорили приглушенно, двигались замедленно и поминутно озирались. Глупо? Может быть… Ловить рыбу больше не стали, что было умнее, вполне хватало и одной. Доварили муксуна, благо дров хватало, и надолго. Ели, стараясь не греметь посудой, не возя лишний раз ложкой по миске. Все это было довольно глупо: река заглушала любые звуки, издаваемые человеком, и место было открытое. Но так было уютнее, вроде скрывались, береглись, — одним словом, вроде что-то делали и как будто от них что-то зависело.
Усталость сыпала песок под веки, делала ватными ноги.
— Посторожишь, Сережа?
Сергей кивает. И наступает самое неприятное — для него. В другое бы время, без этого следа, какое удовольствие доставило бы ему побыть один на один с северной, холодной, светлой ночью. Клубились оттенки розового и лилового на западе, шумела река, разбивалась на камнях светлыми струями, стояли лиственницы, словно замершие в танце. Пищал, полз кто-то маленький во мху. Хорошо! Сколько их позади, дорог по тайге и по степи, экспедиционных костров и закатов!
Сергей должен был просторожить два часа и толкнуть Алешку. Тот через два часа толкнет Андронова. А через шесть часов они, будем считать, отдохнут и двинутся в лагерь. Народ моментально заснул, из чего Сергей сразу же сделал вывод, что устали мужики смертельно. И что очень ему доверяют. Сам он тоже с удовольствием заснул бы, если бы мог довериться тому, кто будет сидеть здесь с винтовкой и охранять, чтобы не подошел незаметно этот. В два с лишним метра и в шерсти.
Алеше Сергей не то чтобы не доверял. Но спать под его охраной, пока вокруг бродит эдакое, Серега все же не хотел. И это была первая причина, по которой Сергей никого не разбудил через положенные два часа.
Второй причиной была всегдашняя Серегина доброта: ну зачем будить людей, если он может дать им, усталым, поспать? Тем более, что от этого ему самому если и станет хуже, то ненамного.
А третьей причиной стал туман. Порывы ветра Сергей почувствовал очень быстро, сразу, как легли спать ребята. Порывы начинались мягко, легко опадали. Точнее было бы сказать: «появлялся ветер». Появлялся и скоро стихал, и даже когда был, то дул не сильно и не резко. Очень скоро он уже не стихал. Легкой ветерок все время веял с низовьев реки, порой нес какие-то туманные клочья, очень неприятного вида (особенно после этого следа, когда все воспринимается острее). Около полуночи, как раз когда было пора будить Алешу, с низовьев Коттуяха двинулась колышущаяся стена, гораздо выше всех здешних лиственниц. Щупальца тумана тянулись перед этой стеной. Их-то и обрывал, уносил ветер. И скоро Сергей оказался в грязно-белой, изжелта-серой клубящейся массе тумана. Пропали сопки, чахлые лиственницы у откосов и сами откосы. Исчезло дерево в пяти-шести метрах от спальников. Исчезла река, ее камни и перекаты, и даже плеск воды стал глуше.