Мы шли вдоль зеленой воды канала, первые лампы загорались на стоящих у причала баржах.
Бетс немного грузновато опиралась на мою руку; я понимал, что девушка счастлива, доверяет мне, и ее присутствие великим спокойствием наполняло мое истерзанное сердце.
– О чем ты думаешь? – внезапно прервал я молчание.
– О тебе, конечно, – с обычной своей прямотой отвечала Бетс. – И о моем несчастном женихе.
Моя родная деревня тянется вдоль больших, очень больших прудов, которые сообщаются с морем длинными протоками.
Воды у нас богаты рыбой, а вот земли пустынны, однако добрые Белые Монахи, благослови их Господь, основали в тех местах свою обитель.
Если бы только мой нареченный доверился мне… Обратись мы тогда к монахам, они изгнали бы дьявола из его души.
Хочешь, как–нибудь навестим их – они наверняка защитят тебя от таинственных опасностей.
Я ласково сжал ее руку.
– Хорошо, Бетс, я сделаю, как ты велишь.
– Знаешь, когда у них звонят, то колокол отчетливо зовет: приди ко мне… приди ко мне… А над дверями выведено золотыми буквами:
– Если я войду туда, как же ты?
– Я останусь в деревне, хоть и тяжело мне туда возвращаться; а глядя издали на монастырскую колокольню, я утешусь мыслью о том, что тебя там защитят и спасут.
Мы миновали несколько улочек, куда уже вползала ночь; двери и окна закрылись, готовясь к близкому сну.
– Вот и Стрижиная улица!
Улочка, тоже темная и пустынная, уводила от канала к темной платановой аллее для игры в мяч.
– Странно! – прошептала моя подруга.
– Что такое, Бетс?
Она не ответила и прибавила шагу.
– Где же лавочка Айзенготта? Рука, опиравшаяся на мою, дрожала.