Мальпертюи

22
18
20
22
24
26
28
30

Он бросился в огонь, чтобы вытащить уже занявшуюся шкуру, да кирпичники и землекопы удержали его, а отец подтолкнул шкуру в огонь пожарче, так что вскорости от нее осталась лишь кучка пепла.

И тогда мой нареченный разразился жалобными стенаниями, признал свои грехи и скончался в ужаснейших муках.

Я покинула родную деревню, не в силах оставаться там, где пришлось пережить этот ужас.

Так разве могу я не поверить тебе?

Она совладала с волнением и продолжала:

– Кабы несчастный мой жених собрался с мужеством, пал в ноги священнику и признался в свершенных злодеяниях, он мог бы спастись даже в мире сем, и душа его не терпела бы теперь вековечную муку. Ах, заговори он тогда со мною о своем горе, как ты, думаю, удалось бы помочь ему.

– О, правильно ли я понял? – спросил я тихо. – Ты бы и мне помогла?

Милая улыбка осветила ее лицо:

– Ну а как же иначе? И тебе помогла бы, только не знаю, как. Все, о чем ты рассказал, такое таинственное и темное, мрак окружил тебя и не отпускает!… Дай мне подумать этой ночью; срок небольшой, и пока я буду размышлять, не выпущу из рук четки, привезенные из Святой Земли: в кресте на четках сокрыт кусочек мощей, говорят, чудодейственных.

Она снова улыбнулась; в этот момент в ставень трижды постучали.

Ее рука легла на мою.

– Не выходи, это смерть стучит!

Мы оцепенели, испуганно и вопросительно глядя друг другу в глаза.

Ветер на улице вдруг утих, и в наступившей тишине раздался громкий голос:

– Я роза Сарона!

Невыразимым отчаянием звучала Песнь Песней – я узнал голос Матиаса Кроока.

Бетс закрыла глаза и вся дрожала.

Песня вдруг словно воспарила ввысь и затихла где–то высоко–высоко.

Бетс смотрела на меня полными слез глазами.

– Нет, – прошептала она, – нет, это не мертвый поет, это кое–что пострашней, только уж такое горе слыхать, что у меня просто сердце разрывается.