На пароме я села на палубе. Автомобилей на борту не было, и пассажиров ехало мало. В моем распоряжении оказалась целая скамейка на корме, защищенная от водяной пыли и холодного ветра стеной моторного отделения. К вечеру посвежело и стало пасмурно. Над горизонтом висела гряда фиолетовых и синевато-серых облаков, на фоне которых острова казались суровыми и пустынными, как на гравюре Рокуэлла Кента; высокие островерхие ели походили на наконечники стрел.
Я любила это время суток, это время года; они приводили меня в состояние, когда мне казалось, что в жизни еще возможны события, перемены. Наверное, здесь дело в косых тусклых лучах осеннего солнца, в черных провалах теней между камнями: кажется, запусти туда руку — и найдешь нечто неожиданное.
В такое время мне всегда хотелось работать.
На следующей неделе у меня не намечалось никаких клиенток. Я лениво провела правой рукой по левому бедру; вытертая джинсовая ткань, а под ней кожа, мышцы. Я довольно давно не набивала себе татуировок. Это была одна из первых вещей, которые я узнала, когда поступила в ученики к Джулии: начинающий татуировщик тренируется на собственном теле. Если ты правша, ты разрисовываешь левую руку и левую ногу. И хороший мастер всегда сам делает иглы. Флюс для стали и припой, зажимы и иглы; залах расплавленного олова на кончике паяльника. Тогда люди видят твою работу. И понимают, что могут доверять тебе.
В последний раз я вытатуировала узор из дубовых листьев и стилизованных глаз над левым коленом. На верхней части бедра по-прежнему оставалась белая упругая кожа. Я была худой и поджарой, как мать в свое время; слишком белокожей, чтобы загореть толком хоть раз в жизни. Я сжала пальцы, представляя тяжесть машинки, мерное биение ее сердца. Задумчиво глядя на кильватерную струю парома, я видела вдали мерцающие огни Рокленда, которые вскоре скрылись в сгустившихся сумерках. Когда я перегнулась через за поручень и посмотрела вперед, то увидела остров Аранбега, вырастающий из Атлантики; черные ели и гранитные скалы в розоватых отблесках заходящего солнца.
Я встала, удерживая равновесие, и осторожно вытащила из заднего кармана джинсов две карты. Я взглянула на обе, потом одну положила в бумажник, рядом с водительскими правами, снова села и принялась внимательно рассматривать вторую, развернувшись таким образом, чтобы на нее не попадали мелкие брызги. Это была карта с изображением коленопреклоненного мужчины. Обманчивая простота рисунка: несколько стремительных плавных линий, очерчивающих торс, плечи, жертвенную позу фигуры — полумесяц обнаженной шеи; руки, наполовину скрытые под длинными волосами.
С чего я взяла, что это мужчина? Сама толком не знаю. Возможно, дело в ширине плеч; в некоем подсознательном чувстве, что женщина в такой позе предвозвещает несчастье. Изображенная на карте фигура не казалась ни смиренной, ни беспомощной. Мужчина словно замер в ожидании.
Удивительно, как сочетание черного и белого вкупе с несколькими золотыми капельками в форме листьев может вызвать к жизни целый мир. Подобно рисункам Памелы Колмэн Смит для карт Таро — Верховные Жрицы, Король Скипетров; или подобно фигуре, изображенной на рисунке, который однажды показала мне Джулия. Означенный рисунок был из факсимильного издания древних коптских папирусов, ныне находящихся в Британской библиотеке. Манускрипт содержал самого разного рода заклинания и заговоры.
«Ибо я борюсь с безглавым псом, схвати его, когда он явится. Зачерпни полные пригоршни камешков и беги направо, на восток, покуда не достигнешь конца пути.
Язвящий муравей: покуда он свежий, сожги его, размешай золу в уксусе и обкури фимиамом. Наложи зелье на глаза, источающие гной. Недуг отступит».
Рисунок, показанный мне Джулией, сопровождал текст заклинания для постановки певческого голоса. Джулия перевела мне этот текст, как и прочие.
«О да, да, ибо я призываю тебя именем семи букв, начертанных на груди отца, а именно ААААААА, ЭЭЭЭЭЭЭ, ЭЭЭЭЭЭЭ, ИИИИИИИ, ООООООО, УУУУУУУ, ООООООО. Повинуйся моим устам, покуда один звук сменяется следующим! Приношения: благовоние из диких трав, смола мастикового дерева, кассия».
Изображенная в коптском стиле фигура под текстом имела имя: Давитеа Рачочи Адониэль. Она ничем не напоминала фигуру на карте, зажатую в моей руке; подобного рода изображения можно увидеть на древних наскальных рисунках в пещерах. Однако она имела имя. А названия этой карты я никогда не узнаю.
Ну, так я буду называть ее
Двигатель парома, дрожащий под моими ногами, сбавил обороты и загудел тоном ниже, когда мы приблизились к берегу Аранбега. Я заложила карту в томик Лорки, засунула книгу в сумку и стала ждать, когда мы причалим.
Я оставила свой старенький пикап на обычном месте, на парковке за универсамом. Зашла в магазин и купила французскую булку и бутылку токайского. К этому вину меня приучила Джулия; теперь здесь заказывали токайское специально для меня.
— Собираешься работать ночью? — спросила Мери, владелица магазина.
— Ага.
Уже совсем стемнело. Я ехала по неровной гравийной дороге, делившей остров на южную и северную части: обжитую и пустынную. Чтобы добраться до Зеленого пруда, нужно свернуть с главной дороги на ухабистую грунтовку, которая вскоре превращается в подобие размытого сухого русла реки. Она кончается на подъезде к небольшому лесу полуторавековых сосен. Здесь я парковала машину и остальную часть пути, четверть мили, шла пешком — под высокими ветвями, которые беспрестанно покачивались, производя неумолчный шум, похожий на тихий рокот моря в безветренный день. Сосны сменяются березами; в рощице деревьев, похожих на выбеленные временем кости, растет папоротник высотой до колена. Еще сто футов — и вы выходите на берег Зеленого пруда и видите Уединенный Дом на сером островке, воплощенную мечту о безопасном убежище. Обычно именно здесь последние остатки моего страха улетучивались, рассеивались на прохладном ветерке при виде дома моего детства и деревянной плоскодонки на берегу в нескольких футах от меня.
Но сегодня тревога осталась. Нет, не тревога в полном смысле слова, а, скорее, смутное беспокойство, очень медленно превратившееся в предчувствие. Но предчувствие чего? Я задумчиво смотрела на Уединенный Дом в окружении пышных астр и желтых рудбекий, на запущенный сад, который я намеренно никогда не пропалывала и не поливала. Поскольку хотела сохранить иллюзию дикой природы, хотела сделать вид, будто в мире есть вещи, от меня не зависящие. И внезапно мне захотелось увидеть еще кое-что.
ebooksa