Коллекция

— Ты… забирал их?

— Нет, — ровно ответил он. — Это правда. Но я забирал других. И их было немало.

— Но… подожди, как же ты мог в тот день общаться с милицией. Ты не мог…

— Это был… настоящий Князев…

— Называй его лучше Пахомов… а то я запутаюсь.

— Ладно. Он действительно вышел за сигаретами. Вернулся домой и первым делом включил свет, поэтому до него не добрались. Начал искать своих… вышел на улицу, стал осторожно расспрашивать… как бы между прочим… но беглецы сразу же поняли, в чем дело, и кто-то из них вызвал милицию. После беседы Пахомов кинулся собирать вещи… включил свет в гостиной, и перегорела одна из лампочек в люстре… Дальше ты знаешь.

— Софья Семеновна тоже беглец?

— Да. Пятнадцатилетней давности.

— Но ведь она же живет надо мной! Как же она…

— Они так же, как и я, не могут уходить далеко от квартиры… но ее близость на них совершенно не действует. Только на меня. Я ведь… совсем другой.

Кира закусила губу и отвела глаза.

— В сущности, ты так и остался на цепи. Просто она стала длиннее.

— После того… места… для меня это не имеет значения.

— Что же с тобой было потом?

— Поскольку у нее уже был… опыт, она не стала вызывать «Скорую» — больница была слишком далеко, и она понимала, что там я бы умер. Она оттащила меня к себе, но там мне скоро стало совсем плохо… и тогда Соня помогла мне добраться до дома неподалеку, где жила ее подруга. Та уехала, и Соня присматривала за ее попугаем и цветами. Несколько недель я жил там, потом она помогла мне снять квартиру.

— А деньги?

— У Пахомова было кое-что припасено на черный день — деньги, документы, но все это находилось в Москве. Первое время для меня эта информация была совершенно бессмысленной… но она задала мне правильные вопросы, и когда я наконец, понял, чего она хочет, то сказал ей. Она съездила и забрала, вот и все. Так у меня появились документы и имя. Вадим Князев, 1940 года рождения. Пахомов использовал этот паспорт только однажды. Он был хорошим актером…

— Как же ты жил?

— Первое время — ужасно. Я весь состоял из обрывков, в голове была каша. У меня осталась часть человеческой памяти, навыки, привычки, но я совершенно не понимал, для чего они нужны. Я плохо говорил и не понимал значения большинства слов, которые были в моей голове. Я практически не умел читать, но знал некоторые буквы. Писать не умел совершенно… кстати я и сейчас пока еще плохо пишу. Я не знал многих элементарных правил поведения, но я помнил, как вели себя люди, за которыми я наблюдал из своего мира… Я умел играть в шахматы, я точно знал, какой ход в какой ситуации надо сделать, но не понимал смысла, думал, это такая работа… Я мог починить технику, но совершенно не понимал, что при этом делаю. Я не знал, что еду надо готовить. Я был ходячим собранием парадоксов — я знал сложности, не разбираясь в них, и не знал простых вещей. И на меня обрушилось столько запахов… — Вадим как-то болезненно прищурился. — Соня учила меня — почти все время проводила со мной. И другие люди тоже учили — она приводила их. Говорила им, что я ее родственник, попал в аварию, и у меня серьезные проблемы с памятью. Конечно, я не восстанавливал свою память — я практически делал ее заново, укладывая на место то, что сохранилось — обрывки, ошметки — то, что мне осталось после Пахомова. Как только нога зажила, Соня начала ходить со мной по городу — на такие расстояния, на которые только можно было уйти… безболезненно. Потом я стал ходить один. Много раз не обошлось без конфузов… но это ерунда. Новая жизнь так меня захватила, мне так хотелось узнать все больше и больше… мне так нравилось быть человеком… Я учился ежеминутно, ежесекундно, и злился, что в сутках так мало времени. Я научился читать — это было для меня одним из самых важных открытий. Вначале читал все подряд и совершенно запутался. Тогда Соня составила для меня последовательный список книг… Она сказала, что для того, чтобы узнать о происходящем в мире, нужно смотреть телевизор. Я смотрел его без перерыва целую неделю и чуть не сошел с ума.

— О, тут я тебя вполне понимаю, — Кира улыбнулась.