– И я тоскую, Бобби. И мне не хватает Виктории. Мы сидели, прижавшись друг к другу, а мимо, взвихривая воздух, с шумом проносились грузовики, и постепенно иссякающий поток машин заполнял шоссе выцветшими красками и шорохом покрышек по асфальту.
18
Если в сердце ни злобы, ни зависти больше нет,
То душа обретает свой первозданный цвет,
Понимая вдруг, что покойна себе сама,
Сама себе сладостна и сама же себе страшна,
Ее светлая воля с волей Небес заодно;
Она может, пусть хмуры все лица,
Пусть везде непогода злится
И ревет толпа – счастливой быть все равно. [5]
Сейчас мы живем в Колорадо. Весной 1982 года меня пригласили в один местный колледж для организации небольшого семинара, и на восток я возвращался лишь для того, чтобы забрать Амриту. Наш продолжительный визит перешел в более или менее постоянное проживание. Дом в Эксетере мы сдали в аренду вместе с обстановкой, но восемь картин сейчас висят здесь, на грубой стене нашего жилища, и этюд маслом Джейми Уайета, приобретенный нами в 1973 году, лучше всего передает богатую игру света, которую мы видим из окна. В первые же месяцы нашего пребывания в Колорадо великолепие этого света овладело нашим воображением, и мы с Амритой предприняли, поначалу робкие, попытки писать маслом.
По бостонским стандартам колледж оборудован бедновато, жалованье мы получаем небольшое, но дом, в котором мы живем, когда-то был сторожкой лесничего, и из большого окна можно разглядеть заснеженные вершины милях в ста к северу. Свет настолько резкий и прозрачный, что от него болят глаза.
В основном мы ходим в джинсах, а Амрита научилась управлять полноприводным «Бронко» и в слякоть, и в снег. Нам не хватает океана. Более того, мы скучаем по некоторым из наших друзей и преимуществам прибрежной цивилизации. Ближайший город теперь в восьми милях от нас, вниз по склону от студенческого городка. В разгар летнего сезона его население не превышает семи тысяч человек. Самый изысканный здешний ресторан называется «Ля Кочина», а кроме него мы можем выбирать между пиццерией «Пицца-Хат», «Приютом для завтраков» Норы, гриль-баром Гэри и работающей круглосуточно забегаловкой у стоянки для грузовиков на федеральном шоссе. Летом мы с Амритой усиленно налегаем на мороженое в «Тейсти Фриз». До постройки нового городского центра местная библиотека расположилась в автоприцепе. Денвер находится в трех часах езды, и зимой оба перевала часто бывают закрыты на много дней.
Но здешний воздух кажется нам особенно чистым, и мы чувствуем себя гораздо лучше по утрам, словно высота здесь несколько уменьшает силу тяжести, диктующую свои условия остальному миру. А свойства здешнего дневного света – не просто приятное для нас явление. Для нас – это форма ясности. Целительной ясности.
Эйб Бронштейн умер прошлой осенью. Он как раз закончил работу над зимним номером журнала, в котором была небольшая вещица Энн Битти, и по дороге к метро у него случился обширный инфаркт.
Мы с Амритой вылетели на похороны. После погребения, когда мы пили кофе с другими собравшимися в небольшой квартирке, где он жил со своей матушкой, старуха жестом позвала нас с Амритой в комнату Эйба.
Книжные полки от пола до потолка, занимавшие большую часть площади трех стен, уменьшали и без того небольшую спальню. Восьмидесятишестилетняя миссис Бронштейн выглядела слишком хрупкой, чтобы держаться прямо, когда она присела на край кровати. В комнате пахло сигарами Эйба и кожей книжных переплетов.
– Возьмите, пожалуйста,– сказала старуха, на удивление твердой рукой подавая мне небольшой конверт.– Абрахам распорядился, чтобы вы получили это письмо, Роберт.
Наверное, ее гортанный голос был когда-то красивым и волнующим.. Теперь же, отмеряя слова точным произношением неродного языка, он оставался лишь красивым.
– Абрахам велел передать вам это письмо лично, даже если, как он выразился, мне придется пойти пешком в Колорадо, чтобы вас разыскать.