– Что-нибудь подыскала?
– Да конечно. Ткань принесут позже. Мы накупили много-много ярдов. Я истратила, наверное, весь твой аванс.
– Черт! – Я опустил глаза и скривился.
– Что такое, Бобби? Кофе холодный?
– Нет, кофе нормальный. Очень даже неплохой. Просто я сообразил, что упустил возможность снова увидеть Камахью. Черт возьми!
– Переживешь,– сказала Амрита, укладывая Викторию на кровать, чтобы переодеть.
Кофе действительно был хорошим, и маленький металлический кофейник еще не опустел. Открыв тарелку, я обнаружил на ней два яйца, гренки с маслом и… о чудо из чудес… три кусочка настоящей грудинки.
– Фантастика,– выдохнул я.– Спасибо, маленькая.
– А, пустяки,– откликнулась Амрита.– Кухню, конечно, и не собирались открывать, но я сказала им, что это для знаменитого поэта из шестьсот двенадцатого номера. Поэт почти всю ночь обменивается байками с какими-то ребятами, а потом возвращается и при этом хихикает достаточно громко, чтобы разбудить жену и ребенка.
– Прости.
– О чем вы там говорили ночью? Ты что-то бормотал во сне, пока я тебя не пихнула.
– Прости, прости, прости.
Приладив Виктории новый подгузник, Амрита выбросила старый, снова подошла ко мне и присела на краешек кровати.
– А если серьезно, Бобби, с какими откровениями выступил Таинственный Незнакомец Кришны? Это реально существующий человек?
Я предложил ей ломтик гренки. Она отрицательно покачала головой, а потом взяла его у меня из пальцев и откусила кусочек.
– Ты точно хочешь услышать эту историю? – спросил я.
Амрита кивнула. Глотнув кофе, я решил опустить детали и начал рассказывать легким, слегка саркастическим тоном. Иногда прерывая рассказ, чтобы выразить свое отношение к некоторым местам повествования покачиванием головы или коротким замечанием, я умудрился уложить трехчасовой монолог Муктанандаджи меньше чем в десять минут.
– О Господи,– произнесла Амрита, когда я закончил. Она казалась расстроенной, даже встревоженной.
– В общем, в любом случае это было неплохим завершением моего первого дня в прекрасном городе Калькутте,– сказал я.
– Ты не испугался, Бобби?