Песнь Кали

Пожелтевшие, истрепанные листы были беспорядочно разбросаны внутри портфеля, но зато пронумерованы жирно выписанными чернильной ручкой цифрами, и мне потребовалось всего несколько минут, чтобы разложить их по порядку. Здесь было около пятисот страниц, что составляло довольно увесистую стопку. Я грустно усмехнулся, представив редактора любого американского журнала, перед которым вывалили пятьсот страниц стихов.

Я не нашел ни титульного листа, ни названия, ни сопроводительного письма, ни имени автора на страницах. Если бы я не знал, что эта объемистая работа предположительно написана М. Дасом, то из рукописи об этом никак невозможно было догадаться.

Первая страница имела вид плохой копии, напечатанной через копирку. Придвинувшись поближе к свету, я начал читать:

И демон МахишасураВышел из своего мерзкого убежища,Призывая к себе свое огромное войскоИ Деви, Бхаваии, Катьяяпи;Парвати в бесчисленных одеждахПопрощалась с Шивой и отправиласьНа последнюю битву со своими недругами.

В нескольких последующих строфах этого шероховатого стихотворения рисовался ужасный образ демона Махишасуры, могущественного злобного существа, угрожавшего даже богам. Потом, на третьей странице, размер и «голос» резко изменились. Я перевел примечание, нацарапанное на полях: «Калидаса: Кумарамбхава 400 г. н. э. новый пер.».

Ужасающая стая птиц зла,Готовая с радостью пожрать воинство демонов,Взлетела над сонмищем боговИ тучей закрыла солнце.Внезапно чудовищные змеи, черные как сажа,Со стекающим от поднятых голов ядом,Жуткие на вид,Появились на пути Парвати.Солнце обрядилось в ужасное одеяниеИз огромных страшных змей, меж собой переплетенных,Словно знаменуя его радостьПри смерти бога или демона.

Я зевнул. «Ужасающая стая птиц зла». Да поможет мне Бог, когда я отдам это Чету Морроу. Ничто мне не поможет, если я принесу это Эйбу Бронштейну под видом «новой эпопеи Даса». Я пролистал еще несколько страниц напыщенных стихов. Я не бросил читать сразу лишь по одной причине: из чистого любопытства. Мне стало интересно, каким образом Парвати собирается победить, судя по всему, несокрушимого демона Махишасуру. Строфа за строфой описывала начало битвы богов с демонами. Это напоминало архаичного Гомера в переложении Рода Маккьюена.

Осветив небеса от края и до края,Расточая вокруг бушующее пламя,С ужасным грохотом, раздирающим сердце страхом,Молния упала с безоблачного неба.Войско врагов сбилось в кучу.Громадные слоны споткнулись, лошади пали,А все пешие воины прижались друг к другу в страхе,Когда земля задрожала и океан поднялся,Сотрясая горы.И перед богами враждебным сонмомПсы подняли морды, обращая их к солнцу,И, разом завыв так, что лопались перепонки,Поджали хвосты и прочь убежали.

На этом можно было бы и закруглиться. Но я продолжал читать. У богини Парвати дела, похоже, складывались не лучшим образом. Даже с помощью великого бога Шивы она не могла одолеть могучего Махишасуру. Парвати переродилась в воительницу Дургу, десять рук которой размахивали оружием для битвы. Тысячелетия проходили в сражении, но Махишасура никак не поддавался.

И перед самым солнечным дискомПронзительно визжали шакалы,Словно отчаянно желая лакать кровьМогущественнейших из богов, павших в битве.

Боги отступили с поля боя, чтобы оценить свои возможности. Простые смертные умоляли их не оставлять землю на сомнительную милость Махишасуры. Было принято суровое решение. Боги направили свою волю на темные цели. Изо лба Дурги выскочила богиня, в которой было больше демонического, чем святого. Она воплощала мощь, олицетворяла жестокость, неподвластная даже путам времени, державшего в узде прочих богов и простых людей. Закутанная в мрак темнее ночи, она шествовала по небесам, вселяя страх в сердца даже тех божеств, что дали ей жизнь.

Ее вызвали на битву. Она приняла вызов. Но, прежде чем выступить против Махишасуры и его неистовых полчищ демонов, она потребовала себе жертву. Страшную жертву. Из каждого города и селения юной земли голодной богине доставили мужчин и женщин, детей и взрослых, девственниц и распутниц.

Еле разборчивая пометка Даса на полях гласила: «Бхавабхути Малатимадхава».

А теперь воскресите ужасы места, осажденногоТолпящимися зловредными духами; огниОт погребальных костров едва отбрасывают зловещий свет,Придавленные плотью добычи, чтобы растворитьУжасный мрак, окружающий их. Бледные призраки, духиИ негодные гоблины – их нечестивое весельеРазносится вокруг пронзительными воплями.Все славят Век Кали.Век Кали наступил.Все славят Век Кали.Теперь звучит Песнь Кали.

Для одной ночи этого было бы достаточно, но следующая строка заставила меня остаться на месте. Я поморгал и стал читать дальше:

«Куда: В Центральное Инженерное Управление От кого: «И. А. Топф и Сыновья», Эрфурт Предмет: Крематории 2 и 3.

Подтверждаем получение вашего заказа на пять тройных печей, включая два электроподъемника для трупов и один запасной подъемник.

Также заказаны удобные приспособления для перемешивания угля и для перевозки пепла.

Мы гарантируем эффективность упомянутых печей и топок, а также их долговечность, применение лучших материалов и наше безупречное мастерство.

В ожидании ваших дальнейших сообщений остаемся к вашим услугам, «И. А. Топф и Сыновья», Эрфурт».

А потом сразу, без перехода, стиль перешел на самбхаву пятого века.

Небо изливает долу потоки раскаленного докрасна пепла,С которым смешаны кровь и человечьи кости,Пока пылающие края небес не заполняются дымомИ не наносят мрачный цвет на шею осла.Слава! Слава! Камунде-Кали, Могучей Богине, слава!Мы прославляем твои забавы, когда в танце,Наполняющем двор Шивы восторгом,Твоя опускающаяся ступня пинает шар земной.Темнота, что прячет и окутывает тебя, раскачиваетсяВ ритм твоих шагов; мелькающие когти образуютПолумесяц на твоем челе; из разорванной сферыКаплями сочится нектар, а каждый череп,Что украшает твое ожерелье, смеется отвратительно живо;Век Кали наступил; теперь можно петь Песнь твою.

Все это было лишь прелюдией к раскрывающейся подобно некоему темному цветку поэме. Могучий поэтический голос Даса прорезался лишь иногда, лишь для того, чтобы уйти в тень и уступить место классическим ведам, новостям из газетных архивов или репортерским банальностям. Но песнь оставалась прежней.

В незапамятные времена боги сговорились обуздать созданную ими темную силу. Ее окружили, усмирили и заключили в пантеон, но не смогли искоренить ее основу. Она одна – именно она одна – набирала мощь, в то время как прочие божества постепенно угасали в памяти смертных, поскольку только она воплощала в себе темную изнанку по большей части милосердной вселенной – вселенной, реальность которой выковывалась тысячелетиями в сознании и богов, и людей.

Но она не была продуктом сознания. Она явилась средоточием и остатком всех первобытных позывов и поступков, от которых надеялись избавиться десять тысячелетий сознательных устремлений.

Поэма разворачивалась среди бессчетного множества рассказов, эпизодов, народных сказок. Все они обладали неизъяснимым вкусом правды. Каждая история выявляла прореху в заглушающей чувства ткани реальности, прореху, сквозь которую слабо слышалась Песнь Кали. Люди, места, точки во времени становились каналами, дырами, через которые изливалась могучая энергия.