Охота Сорни-Най

— Олег, ты чего там делаешь?

Мгновенный ужас объял Вахлакова, как когда-то в учительской, где он тупо глядел на поворачивающуюся дверную ручку. Но он собрал всю свою волю и спокойно прошептал в ответ:

— Да вот, что-то живот схватило. Понос у меня страшенный, как говорится, кишка кишке бьет по башке; ищу уголь активированный, а то, боюсь, испорчу всем завтрашний день, сорву поход…

— Так аптечка ведь у Раи, — напомнил Егор Дятлов, в тихом голосе которого Вахлакову почудились нотки недоверия. — Тебе придется к девчонкам в палатку идти, там все лекарства.

— Ох, черт! — вспомнил Олег, хлопнув себя по лбу. — Ладно, перетерплю, не буду девчонок будить, тем более они устали за сегодняшний день. Дождусь утра, мне уже полегче вроде стало, как сходил на двор…

В темноте невозможно было увидеть, что Вахлаков не одет, так что версия о его выходе “на двор” абсолютно лжива — на улице было не меньше двадцати градусов мороза. Егор подумал и лег спать, оставив размышления на потом. А когда обнаружилась пропажа, моментально заподозрил Вахлакова. Но Олег так яростно отрицал свою вину, был так обижен, так искренне задет несправедливым обвинением, что Егору самому стало совестно, и он ничего не сказал ребятам о своих подозрениях. А Вахлаков то и дело метал в совестливого Егора грозные изобличающие взгляды, словно говоря: “Ну, попробуй, скажи ребятам о своих диких подозрениях! Я смогу доказать свою невиновность, а вот ты… Тебе после этого никакой веры не будет, все будут тебя презирать — ишь, свалил свою безответственность на невинного комсомольца! Это руководитель отряда должен отвечать за сохранность денег и документов; это ведь ты велел все ценности сложить в ту папку. Может, ты и украл!” Дятлов ничего не предпринял, но от Вахлакова отворачивался с брезгливостью и отвращением, которые не мог полностью скрыть. Он с удовольствием перестал бы брать парня в походы, но нужны были аргументы, а сам Вахлаков как ни в чем не бывало продолжал посещать лыжный клуб, веселиться, шутить и петь песни под гитару.

В палатке он больше не рисковал, но любил воровать в общежитии, где почти не было шансов оказаться пойманным. В многочисленных густонаселенных комнатах вечно толпились студенты; напрасно суровые вахтерши пытались соблюсти строгие порядки, запрещавшие вход посторонним и общение между “мужскими” и “женскими” этажами общаги; человеческую натуру трудно переделать, а уж усмирить влечение двух полов друг к другу — нечего и стараться. На радость природе и Вахлакову студенты и нестуденты ходили туда-сюда, выпивали тайком, выбегали покурить, оставляя двери комнат беспечно открытыми. Добродушный, общительный Вахлаков приходил в гости к своим однокурсникам, переписывал конспекты, штудировал учебники, которых было мало и на всех не хватало, просто болтал, иногда пил за компанию дешевое молдавское вино. А в удобный момент тихонько, как умная крыса, хватал то, что попадало под руку: тощий студенческий кошелек с талонами в столовую, проездной билет, шарфик, кожаные перчатки… Кое-что он выбрасывал потом, кое-что — брал себе, кое-что — припрятывал до поры, до времени.

Пока он не вызывал подозрений, но что-то в нем самом стало меняться, разрушая его личность. Взгляд стал хитрым и пугливым, брови почти всегда были сдвинуты, и часто он принимался что-то бормотать себе под нос, когда оставался в одиночестве. Ненависть и напряжение Олег теперь испытывал почти постоянно. Он возлагал большие надежды на предстоящий поход, ему хотелось побыть на природе, среди умиротворяющих лесов и гор, пообщаться с ребятами, попеть песни, забыть хоть на время о своих тайнах… Он полагал, что сможет бросить свой промысел, остановиться, забыть прошлое. Так запойный пьяница утешает себя предстоящим отпуском или мечтает уехать куда-нибудь в тихий уголок, чтобы позабыть о пагубной страсти, разъедающей его разум и душу.

Однако появление Степана Зверева снова всколыхнуло все адские инстинкты перерождающегося студента. Новый человек — это новые возможности. Если что-то пропадет, подумают не на Олега, которого может заподозрить только Егор Дятлов, а на этого фиксатого мужика, неизвестно зачем отправляющегося в поход с молодыми студентами. Какой простор для риска! Вахлаков гнусно улыбался, тяжело ступая по заметенному свежим снегом асфальту; он воображал, как ловко можно устроить пакость, подставив этого смешного кавказца с русскими именем и фамилией, как хитро можно лишить очередного слепца его сбережений, жалкого имущества. Вахлаков захихикал, вжав крупную голову в плечи; все его тело сотрясала дрожь возбуждения и азарта. Он почувствовал сильный голод: слишком много энергии было потрачено на мечты, тайные планы, сокровенные грезы, на борьбу с самим собой. Вахлаков дошагал до своего подъезда и не спеша отпер простой замок. Он вошел в тесную прихожую и скинул полушубок прямо на пол, зная, что мать подберет вещь и аккуратно повесит в шкаф. И точно — в коридор вышмыгнула худосочная бельмастая женщина со стянутыми на затылке жидкими волосами. Она протянула чуть дрожащие руки и ощупала своего дорогого сынка.

— Замерз, Олежек? — заботливо спросила мать, помогая Олегу стянуть теплый шерстяной шарф. — Холодно на улице?

— Довольно холодно, — добродушно ответил сын, направляясь на кухню, откуда пахло борщом. — Такой морозец приятный.

Вахлаков был добр с родителями, злобы в его душе вообще было немного; приступы исступленного гнева были проявлениями психической болезни или мучительного комплекса, о которых никто слыхом не слыхивал в эти годы. Вахлаков сел на покрашенную отцом дефицитной масляной краской табуретку и стал ждать, когда мамаша повесит полушубок и нальет ему супу. В нетерпении он даже постучал ложкой о край алюминиевой миски, торопя мамашу приняться за свои прямые обязанности. Мать немедленно прискакала на зов и метнулась к большой эмалированной кастрюле с только что сваренным борщом. Кастрюли тоже были страшным дефицитом, особенно такие, эмалированные, выпускавшиеся в двух разновидностях: зеленые и синие. Но слепым инвалидам кастрюлю недавно выдали на работе, так что теперь мамаша баловала сыночка особенно вкусным, сваренным по всем правилам супом или картофелем. Вот и сейчас она налила Олегу полную миску дымящегося борща с костью, покрытой мясом. Вахлаков увидел в кости мозг, свое любимое лакомство, и счастливо вздохнул. День положительно удался. Он принялся шумно хлебать борщ, чавкая и дуя на каждую ложку: он ел просто отвратительно, но мать любовно слушала звуки, издаваемые сыном, розовея от удовольствия. Это ее большой здоровый зрячий мальчик с аппетитом кушает приготовленный ею борщ! Мамаша присела на другую табуретку и сказала:

— К тебе тут товарищ приходил из института. Леня Коновалов.

Вахлаков вздрогнул.

— Кто приходил? Кто?

— Леня Коновалов, — удивленно ответила мать. — Голос такой высокий, немного писклявый. Сказал, что в твоей группе учится…

— Учился в моей группе, — потрясенно поправил мамашу Олег. — Леня Коновалов еще на первом курсе умер от туберкулеза. Он был из эвакуированных блокадников Ленинграда, здоровье потерял, вот и умер в восемнадцать лет. Это, мать, кто-то другой приходил, ты перепутала.

— Да не могла я перепутать, — начала раздражаться родительница, чувствуя неопределенный испуг. — Он так и сказал: передайте Олегу, что заходил Леня Коновалов, хотел повидаться. Ну да, мол, ничего, скоро свидимся. Приятный такой мальчик, вежливый. Голос тихий, тонкий…

Вахлаков вскочил из-за стола, опрокинув тяжелую табуретку. Его большое лицо было искажено от ярости и негодования. Еще бы! Кто-то приходил пугать его и его слепую мать, представившись давно умершим Леней Коноваловым! Знали, гады, что мамаша слепа как крот, вот и решили поиздеваться. Вахлаков треснул кулаком по стене так, что посыпалась побелка. Мать взвизгнула и бросилась искать руки сына, боясь, что он в кровь разобьет кулаки.

— Что этот гад еще тебе сказал? — орал в ярости неуравновешенный Олег, размахивая кулаками. — Может, еще что говорил, вспоминай!