В целом же ребята утром чувствовали себя отлично; они умывались снегом, весело галдя, горячо обсуждали происшедшее ночью, которое теперь, при первых лучах солнца, казалось им чрезвычайно интересным. Люба немного успокоилась, только все же старательно избегала Юру, который и сам не горел желанием смотреть в грустные и укоризненные, как ему казалось, глаза девушки.
Парни снова занялись дровами и постройкой лабаза; решено было поработать до обеда, а потом тронуться в путь, уже к подножию перевала. Там заночевать, а наутро перейти через перевал и пойти вдоль гор, обследуя новую местность, наблюдая за природой. Почему-то мысль о переходе через перевал очень воодушевила ребят, заставила их развеселиться и ощутить прилив сил; подсознательно им хотелось как можно быстрее покинуть эти гибельные места, оказавшись на просторе, на равнине уже за цепочкой страшных черных гор, едва поросших редкими деревьями.
В котелке булькала вода для каши из концентрата, когда из палатки, покачиваясь и стеная, выбрался Толик Углов. Он едва стоял на ногах, держась за лыжные палки. Ребята с недоумением смотрели на товарища, отвлекшись от своих дел; они даже не заметили, что тихого Толика нет с ними! А он, похоже, заболел; вон как стонет и кривит лицо в гримасе боли!
— Что с тобой, Толик? — заботливо спросила Люба, подбежав к Углову. — Тебе плохо?
— Да вот, что-то нога у меня заболела, — тихонько стал объяснять Толик, — очень-очень болит. Прямо не могу на нее ступить. Как же я теперь пойду дальше?
Подошел с важным видом записного доктора Женя Меерзон, велел посадить Толика и стал осматривать его ногу. Потом приказал лечь и тщательно ощупал поясницу. Во время осмотра Углов постанывал и покряхтывал, но героически терпел невыносимые страдания. Ребята сгрудились вокруг, подошел и Зверев, держа топорик в руке. Он тоже чувствовал себя довольно скверно, но тщательно скрывал свое состояние, надеясь плотно позавтракать, выпить литра полтора крепкого чаю и избавиться от слабости, которая все еще застилала ему глаза и путала мысли.
— Все ясно, у него острый приступ остеохондроза! — отчеканил Женя, разгибаясь. — Толик, видимо, перетрудил позвоночник, переохладился вчера ночью, когда выскочил из палатки — и все, заболевание началось. Он застудил нерв, который отвечает за движения ноги, так что дальше в поход он не может идти.
— Как же так? — возмутилась Рая. — Как это не может идти? Что же нам, на руках его тащить, что ли? Или на санках катить?
Егор укоризненно посмотрел на сердитое Раино лицо и предложил:
— Может, действительно сделаем санки и повезем Толика на них? Укутаем его хорошенько, чтобы он не замерз, а завтра-послезавтра ему уже станет получше.
Мысль о том, чтобы беспомощным кулем приближаться к тому месту, которое внушало ему животный страх, заставила Толика застонать. Ребята распереживались, глядя на его страдания, предлагая выходы один нелепее другого.
— Вот что, ребята, — сказал молчавший до поры Степан Зверев, — тащить с собой Толика у нас нет никакой необходимости. Что ему за радость продолжать поход на самодельных санках или носилках! А идти нам нужно еще довольно долго, силы пригодятся. Лучше всего будет либо оставить Углова здесь, у лабаза, чтобы он ждал нашего возвращения, либо отправить его назад. Кому-то придется его проводить.
— А может, вообще вернуться… — вдруг робко предложил лежащий Толик, блестя стеклами очков. — Как-то невесело в этот раз в походе, все какие-то неприятности…
— Ты что, обалдел?! — накинулась на Толика Райка, угрожающе нависнув над ним. — Мы столько готовились к этому походу, столько тренировались, так долго собирались, а из-за тебя что же, всем нам домой возвращаться? Вот сиди теперь здесь, в лесу, и жди нашего возвращения, раз ты инвалид бесполезный. Ишь, что придумал — всем из-за него вернуться! — теперь Рая вся кипела от негодования, она забыла даже укоризненные взгляды обожаемого Егора.
Но на помощь Толику пришли другие ребята.
— Конечно, возвращаться не стоит, тем более — всем, — рассудительно сказал Феликс Коротич. — Пусть вот Женя Меерзон проводит Толика до избушки, где живет охотница-вогулка, и там они подождут нас. Заодно Женя полечит Углова, всякие примочки ему поделает, массажи. Так будет лучше всего.
Толик умоляюще смотрел на Женю; что ж, не удалось отговорить всех от продолжения этого жуткого похода, надо хотя бы доброго Женю постараться спасти от угрожающей опасности. На миг сердце Толика дрогнуло от мысли о том, что все его страхи — не более, чем обычная трусость, паника, что через месяц он станет посмешищем для других студентов, что больше никогда его не позовут в поход, не возьмут в свою веселую компанию товарищи, что всю оставшуюся жизнь он будет носить клеймо слабонервного и малодушного человека. Женя отвел глаза и сказал:
— Нет, я не могу пойти с Угловым. Я ведь врач, медицинский работник; вдруг в отряде случится что-то серьезное, а меня нет! Я не имею права, тем более что жизни Толика ничто не угрожает.
“Угрожает! Еще как угрожает! — захотелось крикнуть Толику, но он сдержался. — Если бы вы чувствовали, как и я, вы бы поняли, что угроза есть и для вашей жизни, только я не могу вам ничего объяснить!” Ребята переглядывались, а Женя Меерзон приложил громадные усилия, чтобы радостно не согласиться на предложение Феликса — уйти вместе с Угловым. Женя давил в себе малейшие проявления страха, чтобы не стать изгоем среди товарищей. Он возлагал большие надежды на этот поход, он должен все преодолеть и достичь цели — перейти перевал вместе с ребятами. Вредная неврастения и в походе напоминала о себе, но потом у Жени просто не будет времени лечиться или ездить по курортам; надо извлечь из этой лесной прогулки всю возможную пользу, а не сидеть в антисанитарных условиях, ожидая товарищей в обществе полусумасшедшей дикарки. Ребята зашумели, заспорили, предлагая новые выходы, хотели даже устроить голосование, но снова вмешался Степан, постепенно обретающий былую силу и властность.
— Ну так что, Толик, как твое самочувствие? Попробуй встать. Прислушайся к своему состоянию и ответь честно, что лучше для тебя — остаться здесь, ждать нас у лабаза или потихоньку двинуть назад, к вогульскому поселению? Путь туда неблизкий, но к вечеру можно дойти, даже если двигаться не спеша.