Большая книга ужасов — 10

22
18
20
22
24
26
28
30

Я, кажется, начал понимать. Когда он жил-то, Гиппократ этот? У меня по истории трояк, но что-то подсказывает мне, что давно. Очень давно, когда щепкой выжигали червей изо рта и давали собачью мочу вместо нашатыря. Вспомнил «цветущий внешний вид» доктора и отмахнулся от нелепой мысли. Вспомнил серую пористую кожу, налепленную на костлявое лицо, как высохшая масляная краска на холст, и опять отмахнулся. Вспомнил три пальца, больше смахивающие на старые куриные кости в мусорном ведре, и спросил:

– Сколько ж ему лет?

– Не знаю, – беззаботно ответил хирург. – По крайней мере, он старше тебя. И меня. И стоматологического кресла.

Я не знал, когда было изобретено стоматологическое кресло, но догадывался, что о-очень давно. Мумия. Натуральная мумия, с персональным саркофагом и частной клиникой, этот доктор Дупло. Куда смотрит Минздрав! Но на всякий случай я возразил:

– Столько не живут.

– А он живет. Ему надо, понимаешь?

Я, признаться, не понимал:

– Всем надо.

– Не-а, тут другое. Он же врач, каждый день к нему приходят пациенты, которым нужна помощь. Он не вправе им отказывать. Да и не мог бы, даже если бы захотел. Всех лечит, куда деваться. Может, ему и хочется на покой, но некогда.

– Это я понял. Только не понял, почему тогда другие врачи смертны.

– Потому что они другие.

– Он – мумия?

– Во всяком случае, он не умирал. А саркофаг у него в кабинете стоит так, для солидности. Он только псевдоним посовременнее взял – Дупло, а сам живет, можно сказать, как на много веков раньше. Червей выжигает там... Ну, ты заметил.

Я заметил и рассеянно посмотрел на хирурга. Выглядел он вполне умным, то есть слюни не пускал, не мычал, песен не пел. И на мумию не тянул: дядька как дядька. И второй – тоже... Почему же они работают на Дупло? Почему не разнесут эту древнюю клинику, не заколотят владельца в саркофаге?

Но я постеснялся задать свои вопросы вслух. В конце концов меня лечит бессмертная мумия, ну что тут такого? Мне уже стало легче, несмотря на устаревшие методы, и жизни моей ничто не угрожает. Мне даже самому интересно, что будет дальше.

Дальше была палата, и хирург распахнул передо мной дверь.

Мама! Нет, палата сама по себе была ничего: шторки на окнах, покрывала на койках – все как положено. Но мои будущие сокамерники... То есть сопалатники... Одного тошнило в углу. Червями, черными с оранжевым брюшком, вроде тех, которыми я только что плевался в доктора. Тошнило смачно и давно: перед парнем стояло деревянное корыто, как на картинке в «Сказке о рыбаке и рыбке». Так вот, корыто было наполнено до краев, черви свисали лапшой, падали, расползались. А парня все тошнило.

Другой мой сокамерник-сопалатник сидел на кровати и сосредоточенно отрывал себе голову. Обхватил ступнями уши – акробат, блин! – руками вцепился в волосы на макушке и, кряхтя и постанывая, отрывал. Получалось у него неважно, голова прочно сидела на месте, и даже на коже не было ни царапины. Иногда парень опускал руки, чтобы передохнуть, и ругался: «Надо ж было так присобачить! Этот бы суперклей да в мирных целях!»

Третьего будущего соседа я поначалу принял за пятерых: он вихрем носился по палате, иногда забегая на стены, и вопил: «К оружию! К оружию!»

– Знакомься, парень, твоя койка у окна. – Хирург хлопнул меня по спине и быстренько ретировался.