Он не отвечал. Часы отсчитали минуту, две…
— Энди умер в феврале, — резко нарушил он молчание. — Риты дома не было. Ей позвонил отец и сказал, что ее мать находится в критическом состоянии. Рита уехала в тот же вечер. Критическое состояние продлилось ни много ни мало два месяца. Днем, когда меня не было дома, за Энди присматривала женщина, добрая душа. А ночью я уже сам.
Биллингс облизнул губы.
— Малыша я укладывал в нашей спальне. Забавно. Ему было два года, и Рита меня как-то спросила, не хочу ли я перенести его кровать в другую спальню. Вычитала у Спока или у кого-то из этой компании, что детям вредно спать в одной комнате с родителями. Из-за секса и всякого такого. Не знаю, лично мы этим занимались, когда он засыпал. И вообще, честно вам скажу, не хотелось мне убирать его от нас. Страшно было… после Денни и Шерли.
— Но вы его убрали? — полуутвердительно спросил Хпрпер.
— Да, — Биллингс выдавил из себя виноватую жалкую улыбку. — Убрал.
И снова мучительное молчание.
— Я был вынужден! — взорвался он. — Вы слышите меня, вынужден! Когда Рита уехала, оно… оно осмелело. Начало… Нет, вы мне не поверите. Однажды ночью все двери в доме вдруг открылись настеж. В другой раз, утром, я обнаружил цепочку грязных следов на полу, между чуланом и входной дверью. Паркет выпачкан илом, зеркала разбиты… и эти звуки… звуки…
Он запустил пятерню в свою поредевшую шевелюру.
— Под утро проснешься — как будто только часы тикают, а вслушаешься — крадется! Но не бесшумно, а так, чтобы его слышали! Точно лапами — легко так по дереву. А ты лежишь… и с открытыми глазами-то страшно — еще, не дай Бог, увидишь, и закрывать боязно — сейчас как ударит тебя хохотом и гнилью… и за шею тебя скользкими своими щупальцами…
Биллингс, белый как полотно, пытался совладать с дрожью.
— Я вынужден был убрать малыша от нас. Я знал, что оно окажется тут как тут, ведь Энди слабейший. Так все и вышло. Среди ночи он закричал, и когда я, собрав все свое мужество, перешагнул порог его спальни, Энди, стоя в кровати, повторял: «Бука… Бука… хочу к папе…»
Голос Биллингса сорвался на детский фальцет. Он весь словно съежился на кушетке.
— Но я не мог его забрать в нашу спальню. Не мог, поймите вы это… А через час крик повторился, но уже какой-то сдавленный. Я сразу кинулся на этот крик, уже ни о чем не думая. Когда я ворвался в спальню, ОНО трясло моего мальчика, словно терьер какую-нибудь тряпку… трясло, пока у Энди не хрустнули шейные позвонки…
— А вы?
— А я бросился бежать, — бесцветным неживым голосом отвечал Биллингс. — Прямиком в ночное кафе. Вот что значит — душа в пятки ушла. Шесть чашек кофе, одну за другой. А затем уж отправился домой. Светало. Первым делом я вызвал полицию. Когда мы вошли в спальню, мальчик лежал на полу, в ушке запеклась капля крови. Дверь в чулан была приоткрыта на ладонь.
Он умолк. Доктор Харпер взглянул на циферблат, прошло пятьдесят минут.
— Запишитесь на прием у сестры, — сказал доктор. — Вам придется походить ко мне. Вторник и четверг вас устраивают?
— Я пришел рассказать историю, больше ничего. Думал облегчить душу. Знаете, полиции я тогда соврал. Он у нас, говорю, уже выпадал из кроватки… и они это проглотили. А что им, интересно, оставалось? Картина обычная. Сколько таких несчастных случаев. А вот Рита догадалась. Уж не знаю как… но она… догадалась…
Он прикрыл глаза ладонью и заплакал.