– Тут вот она жила! – уверенно говорил он, тыкая пальцем в темное пятно мешаной земли, обозначавшее место, где стоял раньше дом.
– А если вы наследник, почему тут не живете?
– Я на КРАЗе работаю…
В результате мы стали называть этот слой русской деревни «бабушкиным слоем» – на мой взгляд, довольно точно.
А жили мы в доме прямо посреди деревни, и как-то девушки вбежали в этот дом очень уж поспешно. Я сразу решил, за ними гонится какой-нибудь любвеобильный комбайнер, но оказалось, что они гуляли за раскоп и никого по дороге не встречали. Только от обрыва к речке шел какой-то «серый человек», и почему-то при виде этого «серого» они очень испугались и захотели убежать побыстрее. Чем он их напугал? Ничем… Он просто шел себе и шел. Чего же они так кинулись сразу домой? Ах, они сами не знают… Им просто очень неприятно было там находиться, и все.
Вроде бы инцидент исчерпан, и неважно – мало ли кто мог там идти?
Но и назавтра «серый человек» уходил от обрыва к реке. Кто такой? Никто не знает. Кто его видел? Только те, кто вечером ходил за раскоп, за околицу деревни. А в самой Береговой Подъемной его отродясь не видали.
Так в самой экспедиции прогулки за раскоп, в ту сторону деревни, стали несколько непопулярны. Благо, ходить можно было ведь и совсем в другую сторону, за слияние рек Верхняя и Нижняя Подъемная, в сенокосные душистые луга.
Я сам решил прогуляться и посмотреть, что же происходит на раскопе. Стоял типичный для сибирского августа вечер – темно-прозрачный, ветреный, прохладный. Низкие тучи то закрывали луну, то пропускали новую порцию серебристого загадочного света. С высоты террасы открывался вид на реку, на луга за рекой. Видно было хорошо, но нечетко, и главное – временами лунный свет почти исчезал, наваливалась прямо-таки угольная темнота. То все видно на километры, а то не видно в двух шагах.
До сих пор не могу поклясться, что видел этого идущего к реке человека. Вроде бы, один момент очень четко был виден серо-прозрачный силуэт, сквозь который отсвечивали прибрежные кусты. И действительно, навалилось вдруг чувство неуверенности, страха, какой-то иррациональной незащищенности; захотелось оказаться подальше от обрыва, деревни, вообще от всех этих мест. Тут же тучи закрыли луну; так быстро, что я не успел убедиться – не мерещится ли. С полминуты не было видно вообще ничего, а когда опять полился лунный свет, у реки ничего не было видно.
А назавтра здесь же, на «непопулярном» месте, мы сделали интересное и странное открытие: похоже, что от «бабушкиного» дома уходил в сторону обрыва какой-то отдельный проход… Дом как бы продолжался в ту сторону узкой, не шире метра, полосой. Зачем?! Тут как раз опять настала суббота, и приехал внучек, трудившийся на КРАЗе.
– Вот вы говорите, что это бабушкина усадьба… А тогда я у вас спрошу: не знаете, что это за странный выход к обрыву?
– Это не выход… Это схорон.
– Схорон?!
– А что вы удивляетесь?! Схорон. Там кулак один прятался… – и пожилой внук назвал имя и фамилию. Я их приводить не буду, потому что потомки этого человека вполне могут и сейчас жить в Красноярске, а они не просили меня рассказывать их семейную историю. Назовем его… ну, скажем, Федоров.
– От кого ж он прятался, не знаете?
– От кого, от кого… Сами не знаете? От властей. Раскулачили его в тридцать четвертом, выслали в Енисейск. Он по дороге сбежал; жену с сыном устроил на руднике… не помню, на каком. А сам вернулся и сидел у бабушки.
– А почему именно у бабушки? У него же дом свой был, я думаю.
– Дом! В его доме давно Иванов жил, председатель бедноты. Даже говорили, будто Иванов донес. А это вранье, на него брат донес.
– Брат?!