Идол липовый, слегка говорящий

– Пиво бы хоть допил, гений, – ехидно сказал Бломберг.

– Можешь сам допить, я разрешаю, – не менее ехидно ответил Саша.

Вот и поговорили…

Отряд все таки заметит потерю бойца и с удовольствием потопает по его телу, чтоб не пачкать сапог.

* * *

Да, осень…

Тучи, хмарь, слякоть, дожди, унылые, как плач по покойнику…

Книга? Да нет, какая, к черту, книга! Что-то Саша попытался написать, честно отсидел за компьютером две недели, но что получилось, он и сам не понял. Слишком много вопросов осталось к Ващере. Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Теперь ему постоянно казалось: чего-то главного там он еще недопонял и не увидел. Не успел.

Слишком рано вернулся, вот что.

Дело даже не в вопросах-ответах в конце концов, все кажущиеся ващерские несуразности, вся эта мистика с фантастикой, как убедился Саша, имеют вполне логические объяснение. Наверно, даже идол липовый, слегка говорящий, имеет понятное материалистическое объяснение. Пусть не совсем материалистическое, но по крайней мере понятное.

Дело не в них. Дело в следующем. Теперь Саша отчетливо понимал, что там, в Ващере, он не просто так нашел хранителя. Учителя с большой буквы, который мог бы открыть глаза на многое. Своего рода духовного наставника… А почему – своего рода? Просто – духовного наставника. Без всяких поправок и оговорок.

Теперь Саша понимал, Иннокентий не зря несколько дней подряд пичкал его разными притчами и историями. Спокойно и ненавязчиво пытался ему объяснить что-то. Чего он, Саша, так и не понял, не захотел понять, торопясь вернуться домой.

Вернулся. И зачем он вернулся?

На днях звонил старый знакомый из другого, конкурирующего с «Экспресс-фактами» издания. Звал к себе на работу. Расписывал условия и перспективы. Почти уговорил. Саша обещал подумать и перезвонить. Два раза снимал с телефона трубку, чтобы перезвонить, потом клал ее на место. Что куда-то еще приглашают – приятно само по себе, хотя молекулярное движение одних и тех же сотрудников между одинаковыми газетами ничего нового в себе не несет.

Звонил Бломберг, узнавал, как продвигается книга. За разговором вроде как помирились. Впрочем, как будто не ссорились. Сплетничая о редакционных делах, Мишка сообщил, что Гаврилов был бы не против его возвращения. Даже так, да… Спрашивал главный про Сашу, как он там и вообще… Готов, значит, закрыть глаза на вопиющие факты, разыграть умильную сцену возвращения блудного попугая в золоченую клетку. Так что подумай, мол. Понятно, духовность, книги, рукописи, Лев Толстой на краю Ясной, как пень, Поляны, смотрит исподлобья в вечность. Но жрать тоже чего-то надо. Пожравши, и в вечность бодрей смотреть из-под руки классика, взгляд не рыскает по крестьянским огородам в поисках съедобной поживы. Нет, на самом деле, подумай…

Зацепил их его уход, надо же!

Потом неожиданно позвонила Ленка. Привет, мол, Сашенька, большой привет и маленький цветастый приветик. Давай встретимся, дорогой, давно не виделись, а раз не виделись – самая пора встретиться…

В принципе, она не сомневалась, что он прибежит по первому свистку. Еще что-то болтала, ненужное, не слишком понятное, не сомневаясь, что Саша будет слушать ее терпеливо и вдумчиво, как библейское откровение.

Интересная женщина все-таки, никогда ни в чем не сомневается, даже завидно. В себе – точно никогда…

Минут десять Саша ее послушал, потом послал откровенно и далеко. Она удивилась. Наверное. Ему тоже стало удивительно – сколько лет мечтал послать ее, а сделал – и даже облегчения не испытал. Так, походя, откинул с дороги будто ненужный хлам…

Да, ноябрь… Время коротких дней и долгих ночей. Гнусное, в общем, время, обострение депрессий и психозов одновременно. Саша и сам понимал, что он тихо и медленно киснет. Надо бы взять себя в руки и встряхнуться. Только в каком порядке? Сначала брать, а потом – трясти? Или наоборот, сначала – трясти, а потом – собирать плоды? Вопрос вопросов, на который нужен ответ ответов…