Идол липовый, слегка говорящий

22
18
20
22
24
26
28
30

Саша прикрыл глаза. Деревья, ветки, стволы, хруст хвороста под ногами, пружинная упругость моховых кочек…

* * *

– Хочешь, я расскажу тебе одну притчу? – спросил как-то Иннокентий.

– А почему притчу? – спросил Саша.

– Так положено. Не матерый же анекдот рассказывать на пороге святилища!

Святилищем это было трудно назвать, скорее, входом в пещеру. Еще точнее – лазом в пещеру, протискиваться туда приходилось на четвереньках. Но, в общем и целом, хранитель был прав. Перед пещерой, где обитал таинственный идол, на анекдотические скабрезности не тянуло.

– Ладно, во-первых, ты все равно расскажешь. А во-вторых, хочу, – ответил Саша.

– Хороший ответ, – одобрил Иннокентий. – Сразу расставляет приоритеты по полочкам. Ну, так вот… Однажды, рядом с одной восточной деревней жил мастер дзена. Крестьяне его уважали, ходили к нему советоваться о делах, носили еду и все такое. А потом дочь одного из крестьян родила ребенка.

– Мальчика или девочку? – уточнил Саша.

– Скорее всего одно из двух, – невозмутимо парировал Иннокентий. – Так вот… Родители роженицы, естественно, начали допытываться, как она посмела рожать без мужа и кто отец. Дочь сказала, что ребенка она родила от мастера дзена. Тогда отец семейства взял ребенка и пошел к мастеру. «Это твой ребенок, ты и расти его. А нам в семье такого позора не нужно», – сказал он. – «Хорошо», – согласился мастер и взял ребенка.

Прошел год. Крестьяне больше не уважали мастера, еду ему не носили, но он как-то выкручивался. Азия, климат теплый, сам понимаешь… Мастер и ребенка растил, и молоко для него доставал, и кашу варил – все, как положено. За год дочь раскаялась и рассказала родителям, что на самом деле она родила ребенка от соседского парня.

Тогда крестьянин опять пошел к мастеру и сказал: «Учитель, прости нас, мы ошиблись. Это вовсе не твой ребенок. Отдай нам его опять». – «Хорошо», – согласился мастер и отдал ребенка. Вот такая история…

– Ну, и что из этого следует? – спросил Саша.

– А ты как думаешь?

– Что мастер дзена был настоящим мастером, так следует понимать?

– С чего ты решил, что это притча о мастере дзена?

– А о чем же?

– Например, о счастливом детстве, – невозмутимо сказал хранитель…

* * *

К тому времени Саша уже обратил внимание, что в их неспешных беседах (Иннокентий все делал неспешно, словно считал торопливость чем-то вроде неприличной привычки) гораздо больше вопросов, чем их обычно бывает в среднестатистических диалогах двух современных людей. Например, столичного корреспондента по мистике и хранителя краевого идола.

По сути, хранитель прав, размышлял потом Саша. Перефразируя все того же хранителя, в современных урбанистических диалогах настоящие вопросы задают редко. Все больше конкретизируют факты, а это уже из области уточнений. Современная европейская цивилизация, вещал Иннокентий, вообще отличается слишком уж обширным набором стереотипов, готовых решений на все случаи жизни, включая отклонения от правил и методы пресечения таковых. А те, кто готовит эти решения для тиражирования, если вдуматься, и держат в своих руках рычаги власти. Это, если говорить вашим, древесно-стружечным языком газетчиков, ехидничал он.

Иннокентий – говорун. Ему почесать языком – хлебом его не корми и воды не давай… Да и как ему не быть таким, при его замкнутом образе жизни и веселом, общительном характере… Но дело даже не в этом. А в следующем. Для начала, в том, что на Сашины вопросы он отвечать даже не думал. Как-то само собой получалось, что Сашины вопросы ответов не требовали, они их подразумевали. Значит, зачем отвечать? В сущности, это было даже обидно. Получалось, будто он, профессионал пера, мастер художественного слова оптом, в розницу и в разлив, как выражался Бломберг, не мог сформулировать стоящего вопроса, кроме расхожих «что, где, когда». Вдвойне обидно, потому что Иннокентий, похоже, мог ответить на многое.