Идол липовый, слегка говорящий

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ничего, профессиональный, – еще раз подтвердил Саша квалификацию.

– Ну а все-таки? Ты не обижайся, что я спрашиваю, я же не просто из любопытства.

– Я понимаю… Наверное, не слишком хороший, раз докатился до «желтой» прессы, – честно признался Саша.

– Не было выбора?

– Тогда казалось, что нет.

– Как ты думаешь, – неожиданно спросил Иннокентий, – почему детство все-таки называют самой счастливой порой? Не задумывался об этом?

– Об этом редко кто не задумывался, – ответил Саша. – А если к теме разговора… В детстве не приходится делать выбор?

– Какой-то выбор всегда приходится делать. В детстве – тем более, столько соблазнов вокруг, что глаза разбегаются, мысли разлетаются, а попа, в предчувствии заслуженного ремня, все время чешется. Дело не в этом. Дело, что называется, в следующем. Я полагаю, в детстве еще веришь, что можешь сделать правильный выбор. А повзрослев, начинаешь понимать: все равно ошибешься. В этом и разница между ребенком и взрослым, не находишь?

– Логично, – согласился Саша. – Но не бесспорно, пожалуй.

– А логика вообще спорная штука. Бесспорна только вера в чудо, – хитро прищурился под кругленькими очечками Иннокентий. – Почему, например, религию нельзя судить при помощи логики?

– Поэтому, – подтвердил Саша.

– Вот именно. Поэтому – в первую очередь. Изначально разные установки. Со стороны науки – раскладка сущего на формальные законы, со стороны религии – постижение мира как непрекращающегося акта творения. В котором, кстати, и человек принимает посильное участие. В данном, конкретном случае – своей верой.

Я знаю: веру всегда ругают за статичность и догмы, но это неправильно, я считаю. Как раз динамика в ней и привлекательна в первую очередь. Непрерывное движение, которое пытаешься охватить сразу и целиком. Своего рода интуитивный, глубинный способ познания мира. Вот так.

Саша помолчал и закурил сигарету.

Иннокентий тоже достал папиросу. Продул, примял кончик, сунул в рот. Потом выставил перед собой открытую ладонь. Несколько секунд ничего не происходило, затем над ладонью вдруг появился дымок, блеснул живой язычок огня, заиграл, набирая силу. Хранитель прикурил, длинно выпустил дым и стряхнул огонек небрежным взмахом ладони. Тот скакнул в траву и погас…

* * *

К облегчению Саши, тема снежного человека, равно как и говорящей матом акулы, залетающего в глухую деревню птеродактиля и прочих его выдающихся репортажей, больше не поднималась. Петр в очередной раз разлил водку, все выпили, и разговор сам собой свернул на инфляцию, о которой каждому было что сказать.

Постепенно в зале ожидания при буфете (именно так Саша расставил бы приоритеты) появлялись новые пассажиры. Их подвозили на вездеходах и тракторах. Одну сдобную, розовощекую тетушку в парадной форме мичмана привезли даже на БМП. Два молчаливых матроса-срочника также молча купили в буфете пять бутылок водки, пачку сигарет, откозыряли ей и тут же отбыли. Тетя Женя, как выяснилось впоследствии, была начальником столовой на закрытой военной базе.

Рев всех этих транспортных средств издали напоминал долгожданный вертолетный гул. Приходилось выбегать и смотреть, не возник ли в небе желанный борт. Возвращались, разводя руками и поминая Ваську-шалопута.

– Нет борта?

– Нет.