Готический роман. Том 2

– Дверь или люк?

– Дверь, люк, какая разница, – раздраженно отрезала Зильке и сделала шаг к лестнице.

– Тогда впереди пойду я, – решил Карл.

– Ты же не знаешь, как открыть, – возразила Зильке, но вяло, как бы заранее зная ответ.

– Ничего, ты ведь мне подскажешь? Сколько там осталось до взрыва? – протиснувшись между Инге и Зильке, он остановился на первой ступеньке. – Инге, иди позади и все время держи ее на мушке.

Лестница, к счастью, оказалась не слишком длинной, и через полминуты Карл, отодвинув тяжелый засов, уже откидывал крышку люка. Он выбрался наружу и наклонился, протягивая руку Зильке:

– Выходите быстрей.

Инге следила снизу, как Зильке ухватилась за его протянутую руку и уперлась локтями в край люка. И вдруг вместо того, чтобы рвануться все телом вперед, она неожиданно качнулась назад и с силой ударила Инге в грудь острыми каблуками. Растерявшись, Инге уронила пистолет и, потеряв равновесие, покатилась вниз, больно ударяясь о невесть откуда взявшиеся выступы и углы. От этих ударов внутри ее черепной коробки возникло некое подобие барабанного боя: «Та-та-та-та! Та-та-та-та!». «Та-та-та-та! Та-та-та-та!» – гремели барабаны, все громче и громче, пока сознание Инге не помутилось от этого грохота и не упорхнуло туда, где было тихо.

Карл

Карл отлично помнил, какой стервой была Лиззи в те давние времена, когда ему вместе с ней и с еще пятью так называемыми товарищами по борьбе пришлось прятаться от немецкой полиции в крошечной тайной квартирке. Опыт совместной жизни с ними навеки внушил ему отвращение к товарищам по борьбе вообще и к подругам по борьбе в частности. Стервозность Лиззи сыграла не последнюю роль в его резком и болезненном разочаровании в тех, с кем свел его провал их так блестяще начатого освободительного движения. Именно она перессорила всех заточенных с нею желторотых юнцов, без разбора кочуя из одного спального мешка в другой и даже не утруждая себя потребностью принять душ при очередной смене партнера. Именно она громче всех выкрикивала свои глупости во время их дурацких теоретических споров, именно ее истерический смех взрывал редкую тишину тесных прокуренных клетушек их убежища в самый неподходящий момент, тут же сменяясь столь же неуместными истерическими слезами. И, как ни удивительно, именно ее портрет навсегда застрял на желтом полицейском листке непойманных террористов.

Значит, вот куда она спряталась – под непроницаемое крыло апокалиптической секты, принципиально не отворявшей свои мистические двери ни перед полицией, ни перед представителями государства. Что ж, неглупо, совсем неглупо – приходилось признать, что Лиззи весьма поумнела за эти годы. Сколько их прошло? Десять, наверно, никак не меньше. И за эти десять лет из вздорной девчонки с необузданными эротическими порывами она превратилась в хладнокровную распорядительницу чужими жизнями, которые она прерывала недрогнувшей рукой. Не он ли сам учил ее этому когда-то? Не он ли внушал ей и ее соратникам, что одна жизнь не значит ничего в сравнении с великими достижениями, оплаченными пригоршней таких жизней? Если бы у него было время, он бы попробовал выяснить у нее, ради каких достижений ей понадобилось устроить эту кровавую бойню среди зеркальных стен. Неужто просто ради денег?

Но времени у него не было – за те несколько минут, что он следил за действиями Лиззи из-за приоткрытой двери, он вполне оценил ее смекалку и коварство. И понял, что ни на секунду не должен оставлять ее без надзора. Перед каждой потайной дверью ему следовало нейтрализовать постоянное стремление Лиззи избавиться от них любой ценой, для чего он и шел замыкающим, затиснув опасность между собой и Инге.

Однако, заподозрив, что последняя лестница завершается люком, он решил сменить порядок и выйти наружу первым, чтобы не допустить рукопашной схватки между женщинами, пока он еще беспомощно копошится под землей. В исходе такой схватки он не сомневался, несмотря на пистолет, притворно твердо зажатый в руке Инге, – он видел, что она не в себе и ни к какому сопротивлению не способна. Он ясно представил себе, как ловко Зильке подсечет беременную Инге под коленки и, швырнув вниз лицом на землю, одной ногой сломает ей шею, а другой захлопнет люк у него перед носом.

Казалось, он предусмотрел все – но, как выяснилось, именно в этом своем мудром решении идти впереди и дал маху. Когда Зильке мощным толчком сбросила Инге с лестницы вниз, в первую долю секунды он даже не осознал, что произошло, и чуть было не помог ей выбраться наружу. Но рефлекс самозащиты сработал быстро, и он, носком ботинка лягнув ее где-то между носом и ртом, жестко скомандовал:

– Немедленно спустись и принеси ее назад!

Зильке ухватилась за его щиколотку, чтобы не упасть, и тут грохнул взрыв. Во все стороны полетели черепицы с крыши, осколки стекол, куски штукатурки. Где-то совсем близко, почти рядом, – неужто они бессмысленно метались по подземным коридорам, нисколько не отдаляясь от здания? – вспыхнули языки пламени, заполыхали, взметнулись высоко в небо, очерчивая розовым и багряным трепетные кроны деревьев на темном фоне ночи. Стало видно, что между ними и горящим зданием проходит чуть покосившийся каменный забор, – значит, они выбрались из-под земли за оградой карштальского парка.

Зильке громко вскрикнула, призывая на помощь – взъерошенная сотрясением лестница ушла у нее из-под ног, так что она повисла над пустотой, вцепившись обеими руками в лодыжки Карла. Он сделал шаг назад, чтобы она не стащила его вниз, и она тут же воспользовалась этим: напряглась всем телом и змеей выползла из люка вслед за ним.

С трудом переводя дыхание, она распласталась на земле у него под ногами. Он направил на нее пистолет и прошипел:

– Сейчас же спустись вниз и принеси Инге.

И тут грянул еще один взрыв, гораздо ближе и громче, прямо у Карла над ухом. Он почувствовал обжигающий толчок в плечо и упал рядом с Зильке, не теряя при этом сознания, несмотря на невыносимую боль где-то между грудью и шеей.