– Ну и пусть не одни. Мы ведь решили не скрывать наших отношений, – громко засмеялась она, гибко опускаясь на колени, так что лицо ее оказалось на уровне лица Ури. Опасаясь ее дальнейших действий, он поспешно включил лампу и снял салфетку с принесенного Лу сосуда, который оказался керамической цветочной вазой. Из вазы вырвался щекочущий ноздри аромат жареного мяса, перца и имбиря.
– Видите, на какие жертвы я пошла ради вас? – на этот раз тихо сказала Лу, протягивая ему ложку. – У них правила насчет выноса посуды из трапезной не менее строгие, чем насчет выноса ключей из аннекса.
Пока Ури блаженно впивался зубами в кусок баранины, с трудом выловленный со дна вазы, Лу похвасталась:
– Вы бы так и сидели тут, изнывая от голода, если б не я. Вы, надеюсь, не думаете, что Джерри мог бы догадаться спрятать ваш ужин в вазу для цветов?
Сосредоточив свое внимание на охоте за следующим куском, Ури согласно кивнул, – он не сомневался, что Лу во всех отношениях может дать Джерри сто очков вперед.
– Ешьте скорей, – заторопила его Лу, – я не знаю, что будет, если нас за этим застукают.
– Куда подевалась ваша хваленая храбрость? – пробормотал Ури с полным ртом.
И тут же об этом пожалел, потому что Лу вдруг вскочила, выхватила у него вазу и, прошипев ему в ухо: «Свою храбрость я покажу вам сегодня ночью», ринулась к двери, в которую уже входила дежурная библиотекарша.
После этой, хоть и не слишком обильной, но частично насытившей его трапезы, Ури впал в полудремотный ступор, так что все остальные события вечера виделись ему в каком-то клочковатом тумане, ставящем под сомнение саму их реальность. Кажется, принц не вышел из аннекса до закрытия читального зала. Во всяком случае, наутро Ури помнилось, что ему пришлось покинуть зал и допоздна сидеть на шатком столике с рекламными брошюрами библиотеки, приткнувшемся у французского окна в центре галереи.
Что было потом, Ури представлял себе весьма смутно. На задворках памяти всплывала картина парадного прохода принца по галерее в направлении гостиной, где поздние гости еще толпились вокруг чайного столика. Значит, Ури мог еще поспеть к вечернему чаю, однако он никак не мог припомнить себя в гостиной с чашкой в руке. По всей видимости, он, рассыпая по полу рекламные брошюры, сполз со своего столика и помчался в туалет, о котором мечтал последние пару часов. Потом взлетел по лестнице в свою комнату, кое-как, не зажигая свет, разделся, сунул папку с дневником Карла под матрас и заснул, как убитый.
Он проснулся, разбуженный звонком на завтрак, и начал быстро одеваться, твердый в своем намерении не лишиться на этот раз ни кофе, ни овсяной каши. Пока он ополаскивал лицо холодной водой, ему привиделась Лу Хиггинс в тонком халатике поверх прозрачной сорочки, обиженно срывающая с него одеяло. Он так и не смог решить, было ли это видение отражением реальности или лишь плодом его фантазии.
Клара
Глядя на плюшевый ковер бескрайнего луга, убегающего вверх по холму к осиновой рощице, Клара в который раз пожалела, что надела туфли на высоких каблуках. Как она будет ходить в них по траве, еще влажной после вчерашнего дождя? Она, собственно, была не виновата, – откуда ей было знать, что «Битва при Ватерлоо», посмотреть которую ее пригласил Ян, вовсе не театральный спектакль, а грандиозный хеппенинг, детально воспроизводящий эту знаменитую битву?
Откуда ей было знать, что прямо за стенами библиотеки, за которые она ни разу не выходила, простирается необозримый английский парк, полный сейчас музыки и людей? После трех напряженных дней, проведенных в оранжерейной атмосфере хранилища, все здесь казалось Кларе праздничным и нарядным. Все лица, на которые падал взгляд, радовали ее своей доброжелательностью или в крайнем случае равнодушием, таким отдохновенным после трехдневной непреклонной неприязни сэра Эдварда Гранта. А ведь стиль сэра Гранта выглядел уступчивым либерализмом в сравнении с липкой вежливостью профессора Басотти.
Хоть исход разыгрываемой в парке битвы был заранее предрешен, участники представления относились к своей роли с подкупающей серьезностью. Группы всадников в разноцветных мундирах гарцевали вокруг раскинутых тут и там шатров маркитанток в белых чепчиках, бойко торгующих пивом и вафлями. Откуда-то слева погромыхивали пушки и к небу поднимались сизые дымки. А по краю поросшего кустарником оврага время от времени проносился взъерошенный кавалерист на взмыленном скакуне и исчезал за рощей, где, по словам Яна, находился штаб герцога Веллингтона.
– Видишь, вон старая римская дорога, за ней ставка императора Наполеона, – пояснил Ян, листая цветную брошюрку, которую он подхватил в окошечке кассы при входе в парк. – А вон шагают гренадеры маршала Жерара.
Ян указал на отряд пехотинцев в синих туниках с белыми выпушками на плечах, браво марширующий по другой стороне оврага в направлении пушечных выстрелов. Ветер донес от них обрывки лихой песни.
– Они идут на подмогу кавалерийскому корпусу маршала Груши, почти разгромленному пруссаками Блюхера в деревне Линьи. Хочешь пойти посмотреть, как они там разыгрывают убитых и раненых?
– А это далеко? – Клара с сомнением попробовала ступить на травяной ковер, он ответно спружинил, и высокий каблук тут же глубоко ушел в его влажную мякоть.
– Изрядно.