Стая

22
18
20
22
24
26
28
30

Макс схватил его руку стандартными «клещами», используя нож как рычаг. Чисто провести прием не получилось. Подвело оружие, слишком длинное и неухватистое – боевые ножи не делают такими неудобными и громоздкими, как кухонные тесаки.

Лезвие вспороло рукав Крымарю. Скользнуло по запястью, оставив неглубокий порез. И – соскочило. Пистолет, вместо того, чтобы оказаться у Макса, – упал на пол.

Крымарь ударил – коротко, без замаха, по почкам. Макс зашипел от боли, увернулся от второго кулака, летящего в лицо. Рубанул левой, целясь над ухом. Крымарь ушел в последний момент, удар получился скользящий. Тут же пришлось отскочить, избегая ответа, Макс отпрыгнул назад – загремели опрокинутые ведра, что-то с грохотом обрушилось.

Нож болтался в правой руке ненужным балластом – Макс не пускал его в ход, надеясь выиграть схватку одной рукой, переломить ситуацию точным обездвиживающим ударом. Но противник оказался опытным и на удивление подвижным для своих габаритов – не купился на один финт, на второй, контратаковал – Макс опять отскочил.

Только попробовав достать Крымаря в третий раз, ногой, – и опять неудачно – Макс понял, как недооценил противника. Тот был подвижен, как каучуковый мячик, и ошибок не допускал. Оставалась возможность взять измором, надеясь, что рана на руке сделает наконец свое дело…

Возможно, Крымарь действительно почувствовал, что слабеет – неожиданно присел, протянул руку вниз – Макс понял, что тот все время не терял из вида упавшего пистолета…

Понял и ударил ножом. В тот момент, когда Крымарь уже распрямлялся, подхватив пистолет, и, надо понимать, считал схватку выигранной…

Слишком широкое лезвие скрежетнуло о ребра, но вошло как надо – между пятым и шестым. Макс попытался выдернуть нож – ничего не вышло, судорожно сократившиеся мышцы держали крепко, гладкая рукоять липко скользила в пальцах.

Он стоял, придерживая противника за ослабевшую руку, словно партнера в неведомом танце. Искаженное лицо Крымаря медленно расслабилось, из приоткрытого рта потянулась струйка крови. Пистолет – палец он так и не успел просунуть в скобу – снова упал на пол. Следом рухнул Крымарь.

Макс только сейчас вспомнил про джип, и про тех, кто может в нем быть, выглянул в наружную дверь, нашаривая на поясе рукоять.

Джип стоял как стоял, без малейших признаков присутствия кого-либо в салоне…

Крымарь приехал один.

Макс вернулся в горницу, посмотрел в одно окно, в другое – все тихо. Никто не появился на соседних огородах, с любопытством или подозрением наблюдая за домом Райниса. Хлопок детонатора, выстрел и шум драки ничьего внимания не привлекли.

Пострадавшие почки отдавали тупой болью куда-то в спину. Пересохшая глотка саднила. Макс подошел к ведру, стоявшему на лавочке, смахнул фанерную крышку. Нагнулся, жадно припал губами, глотал и не мог напиться. С лица упала красная капля, расплылась в колодезной воде мутно-розовым облачком… Он подошел к зеркалу – лоб и щека оказались забрызганы кровью. Провел рукой, стирая, и только сильней испачкался.

На руках крови оказалось еще больше.

3.

Капитан Федеральной пограничной службы Орлов, вопреки фамилии, больше походил на воробья, – низенький, худощавый, остроносый. О пропавшей девочке он знал и понял все с полуслова:

– Знаю, знаю… Мне Ваня Крапивин все рассказал, опер-то с Ямбурга. У нас тут шила в мешке не утаишь, все со всеми знакомы, мы с Ванькой на рыбалку чуть не каждые выходные ездим, в погранзону. Знаешь, лосось какой в Нарову идет? Во-о-о-о-т такенный! По тридцать пять кило оковалки. А на майских, вот не поверишь…

– Что Крапивин сказал про Лару Полякову? – перебил Граев неуместные рыбацкие воспоминания.

По мнению Людмилы, дознаватель Ямбургского РУВД Крапивин, занимавшийся ее заявлением, был типичным деревенским детективом. Этаким старозаветным Анискиным, разве что чуть помоложе. Слово «киднеппинг» этот сыщик (опять же по ее мнению) считал означающим какое-то сексуальное извращение, и был уверен, что исчезла девчонка не в результате чьего-либо злого умысла, а собственной волей. Мало ли нынешних акселераток в бега подаются? Нечего раньше времени поднимать тревогу, – кушать захочет, сама вернется…