Стая

Сквозь узенькую щелочку век он посмотрел вокруг. И не понял, где находится.

Взгляд выхватывал отдельные фрагменты общей картины. Вот кусок стены, оклеенной древними, выцветшими фотографиями, вырезанными из журналов… Вот колченогий стол – самодельный, грубо сколоченный из обрезков досок разной толщины… У стола – табурет, тоже не фабричного производства.

На табурете сидел человек. Явно знакомый… Секунду спустя из памяти всплыло имя: Руслан. А фамилия… Ростовцев не помнил. А может, никогда и не знал.

Затем он понял, что смотрит на Руслана снизу вверх, – потому что лежит на полу. Еще понял, что совершенно обнажен… В памяти копошилось даже не воспоминание, скорее, намек на него – вроде бы уже доводилось приходить в себя именно так: непонятно где, и голому.

Ростовцев поднялся на ноги. Пошатнулся, ухватился за спинку кровати. Ноги подкашивались, тем не менее он остался стоять.

– Очнулся? – спросил Руслан. – Помнишь, кто ты? Как зовут?

– Андрей… Ростовцев…

Собственный голос показался абсолютно незнакомым… Словно, пока Ростовцев оставался без чувств, какой-то хирург-экспериментатор пересадил ему чужую гортань, чужие связки.

Глаза наконец притерпелись к яркому свету. Впрочем, как оказалось, не настолько уж ярким он и был, – никаких прожекторов и софитов, или хотя бы светящей в лицо настольной лампы: всего лишь наклонные солнечные лучи врывались в небольшое окошко с пыльными, давно не мытыми стеклами.

Ростовцев обвел взглядом комнатушку. Железная койка – простыня и одеяло на ней смяты, перекручены… Похоже, с нее-то он и свалился на пол, а Руслан не стал спешить на помощь… Хотя… Нет, пожалуй, поспешил. И, пожалуй, именно на помощь. На столе разбросаны шприц-тюбики – выжатые, использованные. Много, десятка полтора… Возле сгиба руки ощущался неприятный зуд, Ростовцев посмотрел – точно, краснеют свежие следы инъекций. Всё понятно… Он болен, очень болен… Вернее, на самом деле ничего не понятно.

– Где мы?

– В Сибири, почти на твоей малой родине, – ответил Руслан. И только сейчас Ростовцев разглядел пистолет в его опущенной руке. Зачем?

И тут же память взорвалась вихрем воспоминаний – Ростовцев вспомнил всю свою странную и дикую одиссею, начавшуюся с того, что обнаженный человек открыл глаза на лесной полянке, и не мог понять: кто он такой? Что с ним произошло? Потом, далеко не сразу, память вернулась, по крайней мере частично… А про то прошлое, что так и осталось темным пятном, кое-что рассказал Руслан… Лучше бы не рассказывал.

Он опустился на жалобно скрипнувшую койку. Спросил:

– Мы нашли?.. Эскулапа?..

– Вижу, все вспомнил… Нет, не нашли.

Ростовцев вновь бросил взгляд на стол, усыпанный пустыми шприц-тюбиками. Потом взглянул за окно. Потом опять на стол. Березки и рябинки за окном стояли в желтом, осеннем наряде. Значит… Значит…

– Сколько я… так вот?..

– Три недели, – сказал Руслан. – Завтра первое сентября.

– И… – он не договорил, кивнул на шприц-тюбики.