Бермудский артефакт

22
18
20
22
24
26
28
30

А через пять минут заработал двигатель. Еще четверть часа, добираясь до нейтральных вод, он вел субмарину и уже ничего не боялся. Он знал, что не умрет. И лишь только приборы дали ему «добро», он пустил подлодку вверх, на «прыжок дельфина»… Двадцать минут сорок раздетых мужчин, дыша со свистом и кашляя, теряя сознание от переизбытка кислорода в легких, лежали на покрытой инеем наружной палубе и смотрели, как рядом со спасшей им жизнь субмариной разбитыми зеркалами качаются пластины разломанного льда.

Он тогда переборол страх. Не Питер спас его команду тогда, но Питер помог ему задавить страх. А сегодня страх снова заполз в него, и в тот момент, когда он имитировал рвоту и готовил один-единственный удар, Макаров решил от него избавиться. Был Питер. Его Питер. И Питер его ждал…

Он всматривался в каждый сантиметр земли, он представления не имел, что ищет, но если был здесь не один, значит… хотя не значит, конечно, а – может… осталось здесь что-то, что принадлежало бы не ему…

Челюсть же нашли. Смешно сказал. И сим-карта найдена. Значит, оставляют…

Через четверть часа поисков он увидел в траве предмет, который не должен был находиться на этом острове. Осторожно расправив стебли, он взял его двумя пальцами и повернул так, чтобы свет костра осветил его. Ампула. Обычная стеклянная ампула с нечитаемой при таком освещении надписью, со сломанной головкой и уже сухая изнутри. Не поднимаясь, он сунул ее в карман брюк и только после этого, опершись на руку, встал.

И в тот же момент пронзительный луч света ударил ему в лицо.

Скорее почувствовав, чем увидев, Макаров дернулся в сторону и тем спас себе ребра. Тяжелый ботинок пролетел мимо, скользнув по бедру. Но и этого хватило, чтобы он почувствовал острую боль. Припав на ногу, он сделал шаг назад и схватил свой факел. Кривая палка с тлеющей на ней рубашкой света давала мало, но все-таки могла превратить мрак в полумрак. И тем хуже было видно, чем удачнее кто-то невидимый направлял ему в лицо луч фонаря.

Но лишь луч отъехал в сторону – что-то заставило хозяина фонаря оступиться, – Макаров тут же принял решение. И дело было не в сверхъестественном чутье, а в географическом положении объектов. Слева от капитана светлела одна фигура, справа – другая. Был еще третий, он и держал фонарь.

Шагнув в сторону, Макаров услышал слева от себя характерный щелчок. Так звучит взводимый курок пистолета.

Стремительно свалившись вниз, он услышал тупой звук – так палка ударяет о подушку. Потом – стук пораженного позади себя дерева, и Макаров, рискуя свернуть себе шею, сделал кувырок вперед и впечатал пятку в грудь стрелявшему.

Из-за спины врезавшегося в дерево стрелка вывалился сначала второй, потом третий, и Макаров уже с полным отчаянием принял мысль о том, что вот на этой поляне, на потерянном острове, после года одиночества и борьбы за сына, так и не успев поцеловать его в последний раз, он и закончит эту бессмысленную жизнь…

Но эта ночь, как и предполагалось с самого вечера, обещала быть бесконечно длинной.

Фонарь лежал в траве и светил в джунгли, пронзая их на тридцать метров.

Не обращая никакого внимания на хрипящую жертву свою, которую уже рвало кровью, Макаров услышал, как вокруг него застучали палки о подушки…

Боль пронзила его руку, бедро, он вскрикнул и перекатился в сторону.

Он не помнил, как оказался на ногах.

Первым его движением было метнуться в джунгли, но вдруг почувствовал, как нога его, обожженная попаданием, онемела, почти отнялась. Боль ушла из нее, ушла и из руки, но вместе с болью ушла и чувствительность. Сделав шаг от бедра, он изумился сам себе. Нога пошла вперед и ступила так, как он не поставил бы ее даже в нетрезвом состоянии – в сторону, изогнув стопу.

Но он все равно качнулся в сторону леса, и в этот момент в него вцепились, словно клещи, две руки.

Вырвавшись из захвата, он развернулся и тут же почувствовал прикосновение холодного ствола к своему лбу.

– Оставьте эту затею, если хотите жить, – произнес кто-то голосом хотя и неровным, но спокойным. – И поберегите силы, они вам еще понадобятся.