Гоша вопросительно уставился на Макарова.
Тот улыбнулся, не отрывая взгляда от расползающегося по острову клубу пыли.
– Я уже терял сознание, когда вышел на авианосец… Обошел его и понял, что, если к ночи не найду возможность оказаться на палубе, мне конец. И тогда взял палку и стал рыть с правого борта. Через полметра показалась ватерлиния. Еще через полметра – люк для водолазов. Я откинул его, забрался внутрь и задраил. Потом поднялся на палубу и потерял сознание. Это единственный способ оказаться на авианосце. Поэтому меня просто раздирает желание узнать, как здесь оказались вы.
Донован сбивчиво рассказал. Немного стесняясь после люка.
– Я сейчас думаю – взрыв такой силы… – пробормотал Гоша. – Что, если там был кто живой…
– До побережья около семи километров. Здесь только попугаи и…
– И Они, да?
Макаров посмотрел на Донована.
– Вы их видели?
– Хватило того, что мы их чувствовали… Макаров, скажите… Зачем вы осматривали самолеты… – Донован поправил очки, и из них вывалился кубик стекла. – Часы вы искали… вы дурно себя чувствовали, или это что-то значит – искать часы?
Оттолкнувшись от пульта, Макаров оттеснил плечом загораживающего выход Гошу и шагнул на палубу.
– Я только начну рассказывать, а вами уже овладеет желание повалить меня и начать вязать.
– Ну, нам не привыкать, – буркнул Гоша. – Справимся.
На палубу Макаров садился странно. Сначала он наклонился. Потом присел. Оперся о железо и только потом опустился.
– Я здесь четвертые сутки. Все это время мне кажется, что я схожу с ума. Расплачиваюсь за поступок, которому нет прощения… – Проговорив это, он стал искать в кармане сигареты и не нашел. – Наверное, это справедливо. Так и должно быть. Всегда… Каждый рано или поздно должен расплатиться за то, что сделал.
– Я не знаю, что сделали вы в прошлом, но только что вы спасли жизни двоих людей, – тихо заметил Гоша.
Макаров посмотрел на него внимательно.
– Быть может, это и есть часть плана по расплате?
– Давайте поближе к сумасшествию, – предложил Донован.
Небо над островом затягивалось паутиной облаков. Едва видимые, как изношенная марля, они густели и наполнялись серостью.