— Не знаю. Я не могу жить так, как жил раньше. И не вижу возможности жить по-другому. Именно поэтому я не стал убегать от вас. Не было смысла. — Что ты знаешь обо мне?
— Не слишком многое — только то, что мне говорили. Вы — Хериорх, человек, владеющий темной стороной магии. Вы несете зло.
— А что есть зло? — В глазах мага впервые с начала разговора мелькнуло какое-то подобие интереса.
— Я не знаю. Я не философ, чтобы отвечать на такие вопросы, — пожал плечами Андрей. — Ну а все-таки?
— Трудно сказать. Это очень расплывчатая категория. Слишком уж субъективная.
Губы Хериорха дрогнули в улыбке, и Андрей записал в свой актив еще одно очко. Ему нужно пройти по краю пропасти — и не сорваться.
— А мы попробуем ее упростить. Коснемся смерти — думаю, это самая актуальная для тебя категория. На данный момент. Итак, есть человек, и есть жертва. Один лишает жизни другого. Твое отношение к этому?
— Негативное. Люди не должны убивать друг друга.
Маг снова улыбнулся — похоже, этот разговор начинал доставлять ему удовольствие. Впрочем, кошке тоже нравится играть с мышью.
— Твое утверждение нелогично. Ты априори отвергаешь целый пласт отношений, складывавшихся тысячелетиями. Ты говоришь «не должны», но не объясняешь, почему.
— Да потому что они люди. Им дан разум, этого отличия вполне достаточно, чтобы не ставить себя на одну доску со зверьми.
— Ты несправедлив к животным. — Хериорх провел рукой по атласной спине кота, тот замурчал еще громче. — Звери гораздо лучше людей. Они не предают, они не бьют в спину. Не убивают из корысти, из мести, из зависти — я могу продолжать очень долго. И ты мне говоришь, что люди лучше зверей?
— Я не говорил, что они лучше, — возразил Андрей. — Я сказал, что людям дан разум, — а значит, они осмысливают свои поступки, осознают их последствия.
— Ты слишком многого ждешь от человеческого разума, — улыбнулся Хериорх. — Я здесь всего полдня, но уже успел убедиться, что годы не пошли человечеству на пользу, — если рассматривать все в предлагаемом тобой ключе. Достаточно сравнить количество погибших в войнах прошлых веков и тех, кто погиб в минувшем веке — то есть в вашем веке, — Хериорх сделал упор на последних словах. — И я могу сделать только один вывод: ни разум, ни ваша так называемая цивилизация не сделали людей лучше.
— Человек несовершенен, — пожал плечами Андрей. — Ему еще предстоит измениться к лучшему.
— Сомневаюсь, — Хериорх насмешливо покачал головой. — Знавал я одного человека, некоего господина Ратынского. Так вот этот господин завел у себя в доме двух львят. Был весьма горд этим, хвалился своими успехами. Хотел превратить диких зверей в ручных животных. Предупреждали его, что нельзя этого делать, что дикий зверь — он и есть дикий. Я же, кстати, и предупреждал. Так полноте, куда там — и слушать не хотел. И чем окончилась сия затея? А тем, сударь мой, что милые зверята, повзрослев, в полном соответствии с их звериным нравом загрызли супругу этого господина да вдобавок покалечили ее служанку. Так что господин Ратынский, придя однажды домой, нашел весьма прелестную картину. Пришлось ему застрелить своих любимцев, а где-то через недельку он и сам застрелился. Мораль: кесарю — кесарево. Как нельзя из дикого зверя сделать игрушку, так нельзя и в человеке убить то, что заложено в него природой. Подобная вивисекция, попытка насильственно отделить в человеке плохое от хорошего ни к чему путному не приведет.
Андрей молчал — почему-то чувствовал, что спорить сейчас не время.
— Вот и получается, мой дорогой друг, что поступки человека должны определяться не жалким собранием никому не нужных догм, гордо именуемых моралью, а тем, что в нас заложено.
— Должны, но не определяются, — не удержался Андрей. — Именно разум помогает человеку держать себя в определенных рамках — что и делает его человеком. Хериорх засмеялся.
— Так я и говорю, что должны, — получается, что ты со мной согласен. То есть истинная природа человека определяется тем, что в него заложено. Но тогда почему надо насильственно лишать себя того пласта человеческих отношений, с которого мы начали наш разговор? К чему эта моральная хирургия?